Московское время

…Вскоре после того, как он женился, началась война, которую позже историки назовут Первой мировой. Василию Ивановичу повезло быть в семье единственным сыном, и призыву он не подлежал, но на этом везение кончилось. Фронт приближался к родному уездному городу, и однажды Василий Иванович решился, собрал кое-что из имущества и вместе с женой и двумя детьми перебрался в Москву, как он думал – ненадолго. Однако события разворачивались со стремительной быстротой – в Петербурге сбросили царя. Имя сменившего его Керенского почти все тогда повторяли с упоением, но только не Василий Иванович. Посреди всеобщей эйфории он не мог избавиться от тревоги, интуиция упорно нашептывала, что дальше будет только хуже. Интуиция оказалась сволочью и не подвела.

Керенский произнес прорву пылких речей, не решил ни одной из доставшихся от прошлого проблем, и лишь создал массу новых. Само название – «Временное правительство» – звучало зловещим пророчеством. Именно временным оно и оказалось, потому что в октябре его смели большевики. Почему смели? – а потому что смогли-с. Сила оказалась на их стороне. В чем сила, брат? – да в народе, и не надо ничего особенного измышлять.

И закрутил великий водоворот эпохи Василия Ивановича с семьей, как щепку. Но закрутил, прошу заметить, все-таки в Москве, вдруг вернувшей себе звание столицы, а не в родном уездном городе, который во время гражданской войны стал ареной ожесточенных боев и много раз переходил из рук в руки. Война, и в придачу к ней страшная эпидемия тифа выкосила и товарищей его по гимназии, и многих знакомых, и родителей, до последнего не хотевших никуда уезжать.

Как и все вокруг, Василий Иванович сражался: за еду, за квадратные метры, за дрова и керосин, за доктора для детей, болевших корью, свинкой, скарлатиной… Чего только им не пришлось перенести! И слухи, слухи, слухи. Добровольческая армия… Деникин… Колчак… Деникин… Большевики вот-вот кончатся. Вот-вот им настанет крышка! В Ленина стреляли, и он помер. Нет, не помер, но обязательно помрет. В Троцкого не стреляли, но Троцкий – везучий. У Троцкого бронепоезд, он разъезжает по армии, хлопочет, организует, выпускает приказы, расстреливает, расстреливает…

– Ах, Василий Иванович, дорогой, и когда только все это кончится! – шепотом стонал Семиустов. – Кстати, я хотел спросить: нет ли у вас лишнего сахарину[7]? Хоть крошечки!

…В итоге, конечно, кончилось – но не большевики, а сопротивление им, и потекла какая-то совершенно новая, неизведанная жизнь.

Василий Иванович любил водевили и легкую музыку, а эпоха выпала исключительно маршевая, и тот, кто маршировал не в ногу, рисковал уйти очень далеко – против своей воли. Пришлось принять кое-какие меры – как можно реже упоминать о купеческих и отчасти дворянских корнях, приучить себя не критиковать при посторонних действия властей, и вообще придерживаться стиля: «Я скромный музыкант, интересуюсь только своим делом». Но Василий Иванович с детства не выносил лицемерия, а потому следовать избранной линии поведения ему удавалось не без труда.

Что касается старших детей, то они, стремясь как можно лучше укорениться в советской действительности, плохо его понимали. В конце концов они объявили Морозову, что он ретроград и мещанин, и величаво упорхнули из семейного гнезда. Младшая Нина была совсем другая, и втайне Василий Иванович гордился ею. Но даже Нина стала подавать повод для беспокойства, – с тех самых пор, когда родители поняли, что ей нравится сотрудник угрозыска.

Вспомнив, как Нина еще в детстве застывала в восхищении, завидев постового милиционера в красивой форме, белых перчатках и в каске со звездой, Василий Иванович встревожился. Правда, Зинаида Александровна утверждала, будто он все путает и на самом деле Нину приводили в восторг пожарные – каски у них были ярче, и сами они выглядели куда представительнее.

В глубине души Василий Иванович предпочел бы, чтобы Нина обратила внимание на племянника солидного наркомовского служащего, но о Мише Былинкине дочь как-то сказала ему, что «он скучный» и у него «потные ладони», так что отец понял, что со студентом дело не выгорит. В глазах Василия Ивановича сотрудник угрозыска недалеко ушел от бандитов, которых тому приходилось ловить, и когда днем 21 ноября до Морозова донеслись три коротких энергичных звонка, исполненных в неизвестной манере, он насторожился.

«Это не Зина – у нее ключи, и звонит она совсем иначе… И не управдом, и не почтальонша… Для Нины слишком рано… А не может ли это быть…»

Он поднялся с дивана, вдел ноги в разношенные тапочки, наспех пригладил волосы и зашаркал через коридор к входной двери. Звонок повторился.

– Иду, иду! – прокричал Василий Иванович.