Москва, 1941

К 10 октября на них была доставлена взрывчатка, определены исполнители. Надо отметить, что полный список предприятий никогда не публиковался, но среди 707 были в том числе предприятия пищевой промышленности – хлебозаводы, холодильники, объекты железнодорожного и городского транспорта, электростанции и предприятия связи. Во Фрунзенском районе столицы взрыву подлежали 11 объектов: завод «Каучук», комбинат «Красная Роза», завод «Электросвет», 1-й инструментальный завод, завод № 214, фабрика им. Молотова, фабрика им. Свердлова, Артамоновский трамвайный парк, Хлебозавод № 6, Пивоваренный завод, Зубовская АТС. В Октябрьском районе минировались Бутырский химический завод, завод «Арматура», машиностроительный завод № 32, завод № 33, завод № 132, завод № 487, завод им. Калинина и издательство «Правда».

Мама Галины Галкиной работала на Московском электромеханическом ремонтном заводе (МЭМРЗ) НКПС, который и сейчас находится на 1-й Мытищинской улице. Он выпускал моторы для электропоездов, а когда началась война, стал делать корпуса для снарядов, гранат и участвовал в работе над «катюшей». Вечером 8 или 9 октября на завод приехали военные, которые оставили работать на ночь нескольких наиболее ответственных работниц, в том числе Елену Галкину. По указанию военных они взвешивали взрывчатое вещество в количестве, указанном военными, насыпали его в мешочки и раскладывали под станки, механизмы и другое оборудование. После этого военные соединяли все проводами. Так они работали всю ночь. Работниц предупредили о том, чтобы они все сохраняли в тайне.

Некоторые наработки были сделаны еще в августе, когда из Особой группы войск НКВД отобрали 6–8 бойцов во главе с помкомвзвода А. Г. Ивашиным, бывшим инженером «Теплоэлектропроекта», для выполнения спецзадания – организации взрыва Богоявленского кафедрального собора в Елохове. Его предполагалось использовать на случай торжественного богослужения в соборе в присутствии Гитлера и высших чинов германского командования. Впрочем, Гитлер не выказывал стремления посещать Москву, даже в ставке группы армий «Центр» в Борисове он был чрезвычайно осторожен.

Угроза уничтожения городской инфраструктуры сохранялась до 19 октября, т. е. до введения осадного положения. Во время «московской паники» чуть не был уничтожен московский метрополитен. Его начальник Иван Сергеевич Новиков получил соответствующее указание от Лазаря Кагановича. В ночь на 16 октября началось минирование метрополитена, срубался кабель, на подстанциях произошел демонтаж трансформаторов, некоторые из которых сбросили в реку. Однако после полудня 16 октября решение о закрытии метро было признано неверным, в 14:12 того же дня вновь подали напряжение на Сокольнической линии, а к 18:00 на ней было запущено движение. Хотя пассажиров в метро практически не было, да и движение к этому времени обычно закрывалось, открытие движения должно было показать Сталину, который в этом время мог находиться на станции «Кировская», что его указание выполнено и метро работает. На Горьковской линии из-за демонтажа эскалаторов на «Динамо» движение было запущено на следующий день.

Цель минирования была двоякая – с одной стороны, уничтожить всю московскую промышленность, чтобы она не досталась немцам, вторая – похоронить как можно большее их количество под обломками гостиниц, ресторанов и театров. Однако возникает вопрос: каким образом немецкие солдаты должны были оказаться в центре Москвы? Нельзя исключить того, что Москву планировали оставить, как оставляли ее в 1812 году, и наиболее активным проводником этой идеи, возможно, выступал Лаврентий Берия. В результате Москва должна была стать «открытым городом», оставленным без боя.

В дневниковых записях Аркадия Первенцева не раз упоминается о якобы прошедшем сообщении Совнаркома о том, что Москва объявлена «открытым городом». «Ночью приехал Сережа [Шабалин]. Он сказал, что передано по закрытому проводу постановление Совнаркома о том, что город объявляется открытым, что предложено рассчитать рабочих авиазаводов, выделить надежный актив, подложить под заводы мины и ждать сигнала. Все оборонные предприятия решили взорвать». Позже он также пишет о разговорах в Клубе писателей. В ожидании заявления Пронина «промелькнул мерзкий смешок: “Он объявит город открытым”». Об обсуждении в очередях «открытого города» упоминает и Вержбицкий.