Москва, 1941

После закусок официанты подали первое по выбору: крем-суп (суп-пюре), консоме (осветленный густой куриный или говяжий бульон) и «борщок». «Борщок» – это было первое блюдо, которое поляки называют «барщик». «Гастрономический патриотизм» пана Прушинского не оставил ему другого выбора, как выбрать именно это первое блюдо. Вместе с первым подавались пирожки пай. На второе во время банкета предлагались: стерлядь в шампанском, нельма отварная, индейка, цыплята, рябчики, спаржа, соус муслин и сливочное масло. На десерт были предложены шоколадное парфе, а также птифуры (пирожные и печенье небольшого размера), фрукты и жареный миндаль. К ним предложили кофе, ликеры и коньяк.

Обед продлился около двух часов, после чего перешли в расположенный рядом салон, куда подали кофе и сладости. Вот тогда-то в сердечном настроении родилась декларация Сикорский – Сталин «О дружбе и взаимной помощи». После обмена мнениями и согласования ее содержания Молотов подготовил документ в своем кабинете при активном участии Ксаверия Прушинского, и декларация была подписана. «В этом радужном, приподнятом настроении, с ясными мыслями и надеждами на будущее мы прощались после пятичасового пребывания в Кремле», – вспоминал это событие член польской делегации Ежи Климковский. Можно сказать, что немаловажную роль в подписании декларации сыграл кремлевский банкет.

Конец сорок первого

Вернувшийся в Москву Воронков записал цены на Арбатском рынке на середину декабря (рынок серьезно пострадал во время бомбардировок): капуста – 15 руб. за килограмм, морковь – 10 руб., лук – 30 руб., редька – 8 руб., картофель – 12 руб., огурцы соленые – 20 руб., свекла – 10 руб., грибы сушеные – более 25 руб. за 17 грибов. «При мне вешали огурец большой, наполовину наполненный рассолом, стоит он 6 руб. 75 коп. …Обошел магазины, везде начали давать сахар и конфеты, печенье по 100 гр. Есть рис для детей, манка для рабочих, сосиски и сардели. Более ничего не видал. Дают так, чтоб не умерли». При этом 100 г конфет-леденцов по карточкам стоили 54 коп. По Москве ходили слухи о скором возобновлении коммерческой торговли продуктами (говорили, что цена килограмма масла будет 100 руб., в октябре коммерческая цена на масло была 55 руб., а официальная 28 руб.), жители спорили об уместности такого шага. Одни считали, «что это аморально, ибо хорошо лишь для тех, у кого уйма денег»; другие «что это – благо, так как любой бедняк отдает последнее, чтоб купить хоть два раза в месяц масла для детей, которого сейчас невозможно нигде найти». Тимофеев тоже записывает слухи в дневнике об открытии коммерческих магазинов: «называют даже цены: сахар – 50 руб. кг вместо старой коммерческой цены в 15 руб. и обычной 5, масло – 120 руб. кг. Таким образом, деньги упали даже по официальному курсу раз в десять. Да и на рынке кружка молока вместо 80 коп. стоит 12 руб.».

Воронкову понадобился автомобиль, чтобы перевезти в Москву семью, но шоферы из гаража института соглашались ехать только за спиртное, да и у заведующего гаражом была мертвая хватка: «дайте пять бутылок спирта – и сегодня поедете за семьей. Без этого никто с вами разговаривать не будет. Деньги шоферам не нужны. Вот как люди себя поставили в советском государстве!»

Очереди за хлебом стали особенно долгими, нормы хлеба по разным карточкам отличались, батонов и булок не выпускали, и продавцам приходилось резать буханки, взвешивая их на весах. В очереди за хлебом проводили около часа.