Москва, 1941

В декабре 1941 года для возобновления занятий начали разыскивать своих студентов и преподавателей, находящихся в Москве, техникум НКПС им. Октябрьской революции, Московский автомобильно-дорожный институт, техникум НКПС им. Дзержинского, Московский государственный библиотечный институт им. Молотова, Московский текстильный техникум, Государственный педагогический институт им. Либкнехта, Московский финансово-экономический техникум НКПС, Московский механико-технологический техникум Наркомата заготовок Союза ССР, Московский институт тонкой химической технологии им. Ломоносова. Лора Беленкина случайно купила «Вечерку» и обнаружила в ней объявление, что в МГПИИЯ возобновляются занятия с конца декабря. Из всей группы осталось человек семь, добавили еще несколько новых, в общем же вместо 12 групп на первом курсе осталось 8. «На январь я уже получила “служащую” карточку. Кроме того, нам по талонам давали в столовой по тарелке овсяной или ячневой каши. У Нины Вознюк отец работал снабженцем, они жили сытно, и она отдавала свои талончики мне, каждый день я приносила маме в котелке порцию каши». Институт не отапливался. На лекциях приходилось сидеть в пальто и шапках, а чернила, которые приносили из дома в пузырьках, замерзали, поэтому чаще писали карандашом. «Каждые 20 минут лекторы делали перерыв для обогревания: все студентки прыгали, толкали друг друга плечами и хлопали в ладоши; профессор бегал взад и вперед и тоже топал и махал руками». Потом в аудиториях поставили печки-буржуйки, которые растапливали лаборантки, стало теплее, но в одном помещении в разных углах занимались иногда по три группы.

В Москву начинают возвращаться те, кто экстренно покинул ее в середине октября. «Сейчас в Москве начинается распря между теми, кто оставался, и теми, кто уезжал и вернулся. Каждой из этих сторон важно доказать свою ортодоксальность! Интересно, чем это кончится. Думаю, что к выгоде оставшихся, ибо героика требует устранить сомнения в крепости Москвы, а у уехавших ее установить все же трудно», – цинично рассуждает Леонид Тимофеев.

Примерно 25–26 декабря в Москве началась торговля елками. Елочные базары открылись на Трубной площади, у Кропоткинских ворот, на Чистопрудном бульваре. Цены на елки колебались от 3 до 5 руб. А с 1 по 10 января для школьников организовывали новогодние елки. Для новогодних подарков детям Моссовет разрешил отделу торговли израсходовать до 10 тонн кондитерских изделий.

Одновременно Моссовет принял постановления о заготовке и завозе дров для населения Москвы. Предусмотрен вывоз ежесуточно со складов 4100 кубомеров. Для перевозки дров задействовано 25 трамвайных поездов, 50 автомашин и 150 лошадей. Создано 16 временных дровяных пунктов около трамвайных путей. В первом квартале 1942 года разрешена сплошная рубка древесины за пределами 50-километровой зоны г. Москвы в количестве 300 тыс. кубометров с привлечением городского населения для самозаготовок дров в отведенных лесосеках. Правда, Лора Беленкина запомнила, что в январе и феврале 1942 года с дровами было очень плохо – выдавали совсем мало.

Пункт распределения дров возле метро «Дворец Советов», в настоящее время «Кропоткинская».

Кроме того, 26 декабря исполком Моссовета обязал райисполкомы и МПВО организовать уборку до 30 декабря ряда баррикад, которые мешали движению транспорта, на 36 узких улицах столицы. В их число вошли 1-й Брянский пер. (сейчас он «накрыт» торговым центром «Европейский» и частично сквером на площади Европы), Плющиха, Можайский Вал, Б. Коммунистическая (улица Александра Солженицына), Б. Калужская (начало Ленинского проспекта) и Б. Тульская ул., Шаболовка, Краснохолмская ул. (Народная улица), Зацепа, Пятницкая ул., Смоленский и Зубовский бул., Грузинский Вал, Лесная ул., Безбожный пер. (ныне снова Протопоповский переулок).