Москва 1979

Идти по скользкой земле было трудно, Пронин часто оглядывался назад, но не видел ни людей, ни собак. Погони не было. Видно, ментов не так много, чтобы организовать преследование, да и собачьего лая не слышно. Стало так тихо, что Пронин не слышал ничего кроме своего тяжелого дыхания. Он еще раз обернулся через плечо и не увидел ничего нового, пугающего. Тот же черный некрашеный дом, чертополох и загородка.

* * *

Хрустнула ветка, Пронин посмотрел вперед. От сосны отделилась человеческая фигура, Пронин сразу узнал Бориса Зотова, хотя в рыжем мокром плаще и заляпанных грязью резиновых сапогах он больше напоминал местного бродягу, промышлявшего воровством. Он подумал, что Борис оказался заодно с ментами, он их привел. Людей разделяли метров десять, с такой дистанции Пронин не промахнется. Он поднял руку на уровень плеча, но выстрелить не успел, пуля вошла справа под ребра, мир перевернулся, рассыпался на части. Пронин лежал на земле, видел прелую потемневшую траву в налете инея, чувствовал, что жизнь уходит, но ничего уже не мог исправить. Как глупо…

Борис подошел к Пронину, присел на корточки и убедился, что он уже не дышит. Борис не поднимался, сидел на корточках за чертополохом и ждал. Он оставил бинокль где-то под деревом, но где именно, — точно не помнил. Ни выстрелов, ни голосов не было слышно. Он подумал, что больше ничего не случится, дело сделано, теперь можно уходить, но не уходил. Устав от ожидания, он, пригнувшись, вернулся к деревьям, нашел бинокль и стал наблюдать за домом и дорогой. Но все было тихо, будто не было перестрелки. Три окна дома темные, будто закрашенные краской. Возможно, там никого нет.

Он посмотрел на часы и подумал, что больше ждать нечего. Через час-другой, а то и раньше, тут будет милиция, наверняка пригонят солдат, все оцепят… Тут он увидел женщину, которая быстро шла по улице. Волосы растрепаны, на ходу она вытирала рукой слезы. Борис узнал Чаркину. За ней бежал человек в синей нейлоновой куртке, лицо знакомое. Кажется, с этим типом, офицером госбезопасности, Борис разговаривал в отделении милиции, когда вызвали поговорить о сумасшедшей соседке, ночами стучавшей молотком по батарее. Как же его фамилия? Вылетела из головы. Майор госбезопасности Гончар, точно… Тогда в отделении он сказал, что старуха — заслуженный человек, старая большевичка, которая выжила из ума. Просил отнестись снисходительно к ее ночным выходкам. Ясно было, что майора эта сумасшедшая бабка не интересует. Бориса вызывали, чтобы получше присмотреться к нему, прощупать… А вот теперь здесь встретились. Эти мысли вихрем пронеслись в голове.

Человек догнал Чаркину, схватил за руку, но она вырвалась, заспешила дальше. Гончар снова догнал, развернул ее к себе и наотмашь ударил ладонью по лицу. Чаркина упала бы, но ухватилась за перекладину заборчика, повисла на нем. Гончар шагнул к ней, схватил за плечо, стал трясти и стал что-то горячо говорить, — теперь Борис мог хорошо разглядеть его лицо. Ошибки нет, тот самый московский знакомый. Человек ударил Чаркину, она опустилась на колени и закрыла лицо руками. Борис бросил тяжелый бинокль и напрямик побежал к дороге. Жидкая глина хлюпала под ногами, на открытом месте разошелся ветер.

Глава 63

Борис преодолел расстояние быстро, даже дыхание не сбилось, остановился за углом избы, перебежал к дровяному сараю, выглянул из-за него. Теперь бинокль не нужен, дорога совсем близко. На другой стороне улицы возле забора курит молодой мужчина лет двадцати семи, бледный, как смерть. Он затягивается неумело, сплевывает под ноги. Вот он бросил взгляд на своего старшего коллегу и отвернулся. Возможно, ему было противно смотреть, как бьют женщину. Возможно, он так испугался стрельбы и убитых людей, что еще долго не сможет придти в себя. Больше вокруг никого. Гончар стоит боком, слышен его голос, но не все фразы целиком, лишь отдельные слова, злые и короткие. Борис вышел из-за сарая и двинул к забору, держа пистолет в опущенной руке.

Гончар стоял и ждал, когда Чаркина поднимется и можно будет снова ударить, но она не хотела вставать. Лежала возле штакетника, закрывая лицо руками и протяжно стонала. Гончар посмотрел на руку, испачканную кровью, и запоздало вспомнил, что в карманах перчатки. Он хотел спросить Чаркину, что за люди в ее доме, что это за вооруженная банда, откуда она взялась, как тут оказалась. Он понимал, Чаркина может не знать ответы. Никаких бандитов она привести не могла, не имела такой возможности, да и знакомых уголовников у нее нет. Ничего она не знает, а если что и знала, то забыла от страха. Но это не так важно. Главное сейчас на ком-то выместить злобу и горечь поражения. Хотя бы на этой суке. Гончар сказал себе, что надо уметь проигрывать, впрочем, это еще не окончательное поражение, авось, Бориса Зотова можно еще поймать. Да, надо уметь проигрывать… Но тошно повторять самому себе, словно несмышленому ребенку, прописные азбучные истины. От этого только хуже.