Читаем Москва-41 полностью

В поисках выхода из окружения, ломая «котёл» там и тут, 50-я армия втягивалась в новый мешок, приготовленный немецким командованием. Горловина мешка должна быть стянута надёжным, смертельным жгутом именно здесь, на Рессете. Манёвр наших частей, оставивших позиции севернее Брянска и сам Брянск, был ограничен до предела. Старая истина — больше всего войска уязвимы на марше. Остаток дня 13 октября и ночь на 14-е число переправа шла относительно спокойно. Отряды прикрытия окопались севернее, западнее и южнее Лихого болота. Не зря этому гиблому месту на Рессете люди дали такое имя. Но пока всё шло так, как предписывал приказ командующего. Усиленные боевые охранения стерегли дороги и тропы, отгоняли небольшие разведгруппы противника, пытавшиеся проникнуть в район переправы. По мосту сплошным потоком двигались войска, обозы, артиллерия, транспорт. Подошла и начала организованно и быстро переправляться на восточный берег 258-я дивизия комбрига К. П. Трубникова[165]. За нею — полки и батальоны других дивизий.

Но немецкая разведка не дремала. На рассвете 14 октября, заблаговременно подведя артиллерию и миномёты, противник начал пристрелку. Первые снаряды и мины легли в лесу и в болоте, не причинив колоннам вреда. Однако с каждой минутой артиллерийско-миномётный огонь становился всё точнее и губительней. Благо погода была нелётной — дождь, переходящий в снежные заряды, густой туман — авиация сидела на аэродромах. Во второй половине дня небо прояснилось. И тут начался ад. Одновременно боевые охранения были атакованы сразу с двух направлений — со стороны Хвастовичей и со стороны Карачева. Немцы обложили переправу и начали сдавливать её, стараясь захлестнуть петлю на мешке именно здесь и теперь, когда основная масса войск 50-й армии втянулась в район переправы.

Для командиров дивизий и штаба армии стало очевидным, что отход на юго-восток на Карачев невозможен. Там сильные заставы. Гудериан бросил на запечатывание кочующего «котла» ещё одну свою танковую дивизию. Знать бы ему, лучшему танковому генералу, который имел лихие прозвища — «Быстрый Гейнц» и «Гейнц-ураган», что очень скоро— не закончится еще и октябрь — именно 50-я советская армия, которую он не пустил к Карачеву и Орлу, отжав к Белёву и Туле, быстро восстановившись и пополнившись людьми и вооружением, с новым командующим, встретит его на Оке и остановит на Тульском рубеже. Что Тулу он так и не возьмёт. Что морозы его танковую армию застанут совсем недалеко от этой переправы и от русских сёл и деревень с однозвучными названиями Нехочи, Бояновичи, Пеневичи. Что гибель и пленение большей части окружённой армии, и даже смерть её командующего, для судьбы войны, и даже Московского сражения, да и для его личной судьбы, как солдата своего фюрера, ровным счётом ничего не значили. А ведь судьба пошлёт его в Ясной Поляне, откуда он будет руководить атаками на Тулу. Мог бы и более внимательно почитать «Войну и мир» бывшего хозяина здешнего дома и усадьбы. Не почитал, пренебрёг.

На переправу возле Лихого болота налетели пикировщики. Одна из бомб весом около тонны угодила точно в цель: настил и автобусы, которые служили опорами для бревенчатого наката, разметало. Погибли и были ранены сотни людей и лошадей. Переправа прервалась.

И снова с юга от Карачева и с севера вдоль дороги на Хвастовичи возобновила наступление немецкая пехота при поддержке танков и бронетранспортёров. Казалось, судьба не успевших переправиться решена. Но отряды заграждения выстояли. Обе стороны в том бою понесли огромные потери. Немцы лезли напролом, вводя в бой новые и новые подразделения и танки. Наши бойцы стояли твёрдо. Истребители танков вели огонь из противотанковых орудий. Стрелки отсекали пехоту. А за спиной сапёрные части кинулись в болото и принялись ремонтировать настил. И вскоре переправа вновь ожила. Серый поток снова двинулся на восточный берег.

Бывший боец 260-й стрелковой дивизии Д. И. Филько так вспоминал ту злосчастную переправу через Рессету: «Не только 260-я стрелковая дивизия здесь была, но и другие части с других дивизий. В основном гужтранспорт, вместе с людьми. Все повозки были нагружены до предела военным имуществом и военной техникой. Автомашин было мало. Было несколько крытых фургонов, как мы их называли тогда, с ранеными. Много было гражданских подвод со своим имуществом, хозяйством, даже были коровы прицеплены к задкам. Много детей. Очень много эвакуировалось из Брянска. Вот теперь представьте себе, что могло быть во время бомбёжки там…»

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное