Москва – Багдад

— Возможно, вам в это будет трудно поверить, но мы с Гордеем, несказанно опечалившись, однако, сразу подумали о вас. И очень беспокоились, чтобы это известие не надорвало ваши силы, дорогой Александр Сергеевич.

— Мы как будто чувствовали, что вы где-то близко, — позволил Гордей и себе сказать слово. — Мы ощущали вас рядом с собой...

— Насчет арбы... я мог перепутать, — выслушав их, великий поэт продолжил свой рассказ. При этом он оглянулся, словно впервые присматриваясь к месту, где очутился, и махнул рукой: — Знаете, сразу после встречи с Грибоедовым я от беспомощности дернул коня и закружил на месте, а потом послал коня... куда-то вперед. И вот от потрясения перестал понимать, где нахожусь, — Александр Сергеевич испытывал очевидную неловкость за свою неточность.

— А вы в какую сторону ехали?

— Ну, навстречу Грибоедову, — ответил поэт. — Именно так.

— То есть вы обогнали нас? Но...

— Нет. Я ехал не по вашей дороге, а пересек горную реку... Места эти мне хорошо известны, поэтому кое-где я еду напрямик.

— Реку... — задумчиво произнес Дарий Глебович, оглядываясь и закусывая губу, как он обычно делал в задумчивости и в особо затруднительных ситуациях. — Но вы не находите, что тут что-то не сходится? Ведь мы никакой арбы не встречали. И реки, о которой вы говорите, поблизости нет...

Пушкин сдвинул плечом и позвал своего коня. Когда тот подбежал, молча начал ладить его для езды.

— Я выехал из Москвы первого мая, — вдруг совсем меняя тему, сказал он с плохо скрываемым разочарованием в собеседниках, таких непроницательных, не понимающих его. — Устал от гор. Ну их! Пора мне домой, брат...

Слышались в этих словах и признание в чем-то почти мистическом, и укор этому известному лекарю за его дотошные расспросы, была и усталость от одиночества, от полного разлада с окружающими, живущими слишком приземленными заботами, была и обида на всю разом прозу жизни, захлестнувшую мир. Уж ее-то, эту душевную муку, нетрудно было распознавать.

— Простите, если я чего-то не понял, — поклонившись поэту, сказал Дарий Глебович. — И желаю вам... счастья. Вот и Гордей тоже, — он взял сына за плечи и пододвинул к поэту.

— Экий вы, право, Дарий Глебович, — наконец сказал Пушкин примиряюще. — Какой-то очень обыкновенный. Не верите мне... А ситуация ведь простая... Смерть Грибоедова была мгновенна и прекрасна. Да разве бы я плакал, кабы не встретил его? Но время прощаться нам. Вас ждут, да и мне задерживаться не с руки.

— Берегите себя, — успел шепнуть Гордей. — Очень просим! Заклинаем!

Но Пушкин уже ничего не услышал. После своих слов он сердечно прижал к груди сначала отца, потом сына, пожелал им счастья. Вскочив на коня, умело послал его вперед и скоро растворился в жаркой дымке.

Только его платок, выроненный из рук, упал на порыжевшую траву и завис на ее острых вершинках, не доставая до земли. Гордей бережно поднял его.

— Отец...

— Это тебе Бог послал привет от гения, — улыбнулся Дарий Глебович. — Береги его, сынок. Это доказательство нашей странной встречи.

— Тут вот метка вышита, вензель... — у Гордея дрожали губы.

Он прижался к платку, затем быстро сложил его и поглубже засунул в карман куртки, для надежности застегнув его булавкой.

Дарий Глебович и Гордей возвращались к обозу в недоумении, не в силах скрывать подавленность. Подумать, что Пушкин им пригрезился, они не могла — ведь их было двое, а галлюцинации не носят массового характера. Да и платок — вещь реальная. И о Пушкине сказать, что он был не в себе, они не могли, найдя его абсолютно адекватным. Оставалось только что-то выдумывать на ходу.

— В чем дело? — не рассерженно за задержку, а сочувственно спросил у них Корней Карлович, нашедший в них интересных собеседников после тифлисского разговора о Грибоедове. — Кто были эти люди?

Дав знак Гордею молчать, Дарий Глебович ответил искренне, как мог:

— Это был Александр Сергеевич Пушкин, путешествующий по Кавказу. Представьте, он выехал в безлюдье, чтобы оплакать Грибоедова. Прямо, как дитя...

— Грандиозно! Пушкин? Он тоже только что узнал?

— Вестимо, голубчик.

***

Убежденность в том, что Пушкин их с Гордеем мистифицировал, говоря, что встретил гроб с Грибоедовым, не оставляла Дария Глебовича до конца пути. Не могли наши власти допустить, чтобы прах государственного человека, погибшего на посту, везли домой без специального сопровождения. Это было бы неуважение к России. Следовательно, никак не могли! Доверить такую ответственную миссию трем грузинам... Что за бессмыслица?! И почему именно грузинам?

Закрадывалось подозрение, что Пушкин, известный насмешник, их просто разыграл. Но разве на такие темы шутят? Пушкин не мог опуститься до цинизма и безбожия. Нет, это грязные предположения! Дарий Глебович ругал себя: как он может такое думать о великом человеке? Он просто чего-то не понял во всей этой истории... Понять гения не всегда ведь легко...