Москва и мертвичи

Обратился наш человек из мэрии, посвященный в дела МПД. Похоже, что у нас завелись потусторонние силы на стройплощадке в районе «трешки» у «Савеловской». Там много бизнес-центров сейчас строится. Эта стройка – стратегически важная для Московского правительства, серьезный китайский инвестор, проект федералов.

Он прочистил горло и забарабанил пальцами по столу. Мы молча ждали продолжение брифинга.

– Две смерти на участке за неделю. Один, совсем молодой, внезапно умер от инфаркта, выйдя ночью на улицу из бытовки, другой свалился в котлован на арматуру, мгновенная смерть. Теперь дружба народов там: таджики, киргизы, узбеки – все не хотят работать, говорят, нечистая сила. Инвестор в ярости, правительство тоже – статистика по происшествиям у стройкомплекса портится, и федералы на ковер вызывают. Пока еще скрывают все от прессы как могут.

– А есть вообще доказательства, что там нечисть шалит? – поинтересовалась Агафья.

– Площадку не могут застроить с девяностых. Ну, знаешь, вот как на «Белорусской» и «Павелецкой» было. Место словно проклятое: вокруг небоскребов понатыкали, а там котлован уже тридцать лет. Сначала в девяностых владельца прям там на разборке азеры застрелили, – он положил перед нами открытую папку с фотографиями. – Потом в нулевых несколько жертв на котловане, а затем застройщик обанкротился. Теперь третий заход – и опять жертвы, задержки в строительстве. Еще немного – и китайцы из проекта выйдут, опять все встанет.

– Какие причины у таких долгостроев бывают? Если мы про «П» из МПД говорим? – посмотрела на нас Агафья. – Вот на «Павелецкой», что там было? Для новеньких поясните.

Николай Борисович ухмыльнулся и перевел взгляд на меня:

– Вперед, архивист, прояви себя.

– Ну, на «Павелецкой» был обычный долгострой и проблема с правами собственности.

– А на «Белорусской»?

– Бункер, его власти сами потеряли на картах и потом долго распиливали сверхпрочный железобетон.

– А Ховринка?

– Обычный советский недострой, обросший мифами. Из того, что я изучал, могу припомнить три задокументированных случая.

В первом, еще до революции недалеко от Китай-города, на месте стройплощадки проклятый клад был. Пока наши сотрудники в тридцатых с этим не разобрались, вечная стройка была.

В другом стали копать на месте древнего захоронения на Кутузовском, потревожили могилы. Такое в Москве регулярно происходит, но там была похоронена родня мстительной ведьмы, в общем, целая спецоперация по нейтрализации понадобилась. Даже церковь привлекали. А вообще там еще долго после стройки дети в песочницах кости находили, столько там кладбищ разрыли.

Наконец, третий был в Ленинграде после Великой Отечественной. Там не один случай, а большое дело. В городе после войны орудовали толпы гастролеров, которых вылавливали и уничтожали. А они активно жрали рабочих на стройках…

– В общем, вот вы это и выясните, – прервал исторический экскурс начальник. – Может, кто захаживает к ним из домов по соседству. Может, проклял или сглазил кто. Дима знает, место там интересное в кавычках. Промзоны. Церковь эта полуснесенная. Завод с хипстерами веселый по соседству. Мечников там уже взял одного пару лет назад. Преинтереснейший метод использовал, поинтересуйтесь потом… А может, и нет там ни хрена, – босс развел руками, – обычное распиздяйство и суеверия мигрантов. Идите разбирайтесь.

Уже на выходе он окликнул нас.

– Да, забыл. Работать вам предстоит с батюшкой.

– Батюшкой?

– Батюшкой. Специальный отряд церкви. Из мэрии просят.

* * *

Начальник штаба стройки, к счастью, нормально говорил по-русски. Михаил из Донецка. Мужика можно было только пожалеть. Сначала у него на стройке рабочие начинают рассказывать про нечистую силу, потом две смерти, теперь приезжают непонятные типы от мэрии (мы), а вокруг котлована ходит поп и молитвы читает (батюшка Евлампий добрался до площадки раньше нас и не стал дожидаться).

– Расскажите про смерти, как все случилось? – с места в карьер начала Агафья.

Михаил почесал лысину.

– Ну… Началось все с того, что узбеки заговорили про нечистую силу. Мол, кто-то из котлована ночами зовет их голосами друзей и знакомых, бьет железом по арматуре, плачет, как ребенок, вещи ворует. Стали бояться вечером выходить из бытовок. Я этого сам ничего не видел, не слышал, ночую дома.

– А камеры на стройплощадке есть? – уточнил я.

Михаил махнул в сторону опоры, которую я не приметил, на ней как раз шел монтаж камеры наблюдения.

– У нас стройка толком не началась, вот только начали вешать… Потом, значит, один из таджиков у нас вышел ночью на улицу и не вернулся. Наутро обнаружили его мертвым в двух шагах от бытовки. Никаких видимых повреждений, но лицо… – Михаил поморщился, – короче, врачи сказали, что это инфаркт. Но парнишка-то совсем молодой. Ну и гримаса у него такая была, знаете. Как от ужаса…

Он продемонстрировал нам фото с телефона. Я не подал виду, но предсмертная гримаса паренька сразу въелась мне в память, эти остекленелые глаза и разинутый в беззвучном крике рот еще долго преследовали меня.