Москва и москвичи, претендующие на власть. Обыденная психология и социальная ориентация

Еще более тенденция к апатичному состоянию обнаруживается у представителей пролетарской субкультуры. Определяющими их характеристиками часто являются скудость побуждений, вялость, пассивность, безынициативность, отсутствие четко выраженных интересов и увлечений. Именно поэтому у многих из них легко формируется зависимость от алкоголя – средства, создающего искусственный подъем настроения и на начальном этапе стимулирующего активность человека. Как показывает опыт работы с пролетариями, зависимыми от алкоголя, в случае отказа их от спиртного они особенно резко ощущают апатию. Это состояние наиболее отчетливо проявляется тогда, когда человек оказывается вне внешнего контроля, предоставлен самому себе, например, в выходные дни.

Такое суждение о характере пролетария в Москве отнюдь не может быть распространено на основные массы населения, особенно в провинции. Жители Москвы оказались под влиянием особых факторов, о которых речь пойдет ниже. Как постоянно подчеркивает А. Солженицын, большинство обычных людей в провинции еще сохранили свое здоровое душевное ядро. Это особенно относится к русским женщинам. Они, несмотря на все испытания, остаются жизнелюбивыми, оптимистичными, проявляют активный интерес ко всему, что происходит в мире. В отличие от многих москвичей, выходцев из этой же среды, провинциалы сохранили способность к сочувствию, сопереживанию, проникновению в заботы и тревоги постороннего человека.

При этом существует разница между российским и западным человеком, состоящая в том, что проявления доброжелательности у первого более искренни, непосредственны, в то время как у второго – искусственны, заранее отработаны. Если у российского провинциала первая реакция на чужака бывает настороженной, хмурой, то в последующем он часто проявляет отзывчивость, бесхитростность, а порой и жертвенность в оказании помощи постороннему человеку. Западный человек может быть внешне улыбчивым, доброжелательным, демонстрировать готовность к дружескому отношению, но в глубине души всегда точно знает ту границу, которую он не должен перейти в проявлениях этого самого дружеского отношения, которое кончается там, где кончается целесообразность.

В психологии эмоциональные проявления человека часто рассматриваются с позиции характерных для него реакций на фрустрацию[6]. Существуют относительно благоприятные, конструктивные и неблагоприятные, неконструктивные формы реакций на фрустрацию. Первые более характерны для представителей арбатской, вторые – для представителей пролетарской субкультуры. Человек из Кунцево может прореагировать на неудачи и так, и эдак.

Когда представитель арбатской субкультуры не мог реализовать свои честолюбивые планы и намерения, что случалось сплошь и рядом, он находил себя в побочных сферах (так называемый феномен компенсации). Особо амбициозные и энергичные люди этого круга становились неформальными лидерами в общественных организациях, гаражных или строительных кооперативах, андеграундных культурных течениях, наконец, в политическом диссидентстве. Как только появилась возможность выйти на более широкий общественный уровень, выходцы с Арбата немедленно воспользовались предоставившимся шансом.

У людей пролетарского типа реакция на фрустрацию чаще была неконструктивной. Неспособность «выбиться в люди» оставляла глубокий след в их душах, хотя открытого признания в этом добиться обычно не удавалось. Для пролетария с активной жизненной позицией была характерна фиксация на царящих в обществе несправедливостях, система объяснения того, почему он не преуспел в этой жизни. Его логика часто сводилась к следующему: будучи простым, но честным человеком, пролетарий «горбатился» за жалкие блага, которые ему перепадали, в то время как сынки из привилегированных семей получали в десятки раз большие блага, не пошевелив и пальцем. Вину за неудачи он, как правило, возлагал не на самого себя, а на несправедливое общество (феномен переноса). У пассивного человека более характерной формой реакции на фрустрацию являлась апатия, о которой уже говорилось ранее.

Если вернуться к рассмотрению шкалы «эмоциональный – рациональный» и сконцентрировать внимание на втором полюсе этой оси, то окажется, что существуют различия между представителями трех основных московских субкультур и в сфере рационального мышления.