Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг.

Примечателен состоявшийся 25 июля разговор Г. Влахова, заместителя председателя Скупщины, с болгарским послом в Белграде П. Пеловским, во время которого речь зашла об отношениях в Болгарии к резолюции Информбюро. Влахов отметил, что в Болгарии в настоящее время многие готовы критиковать позицию югославской компартии, что вся болгарская печать полна подобными материалами. В связи с этим высокопоставленный чиновник выразил удивление, что в полемику оказались вовлечены такие деятели, как Кимон Георгиев и Георгий Кулишев, бывшие фашистские руководители, члены политической группы «Звено»[106], а также «дружбаш»[107] Георгий Трайков, которые «выступают в роли адвокатов и защитников позиции болгарских коммунистов по отдельным принципиальным вопросам марксизма». «Жаль, что болгарскому народу лекции о марксизме читают такие люди», – подчеркнул Влахов[108]. В секретариат Кабинета Тито поступала информация от Ивана Караиванова, болгарина, работавшего в свое время вместе с Тито в Коминтерне, после войны проживавшего в Югославии, но сохранившего тесные связи в верхних эшелонах власти Болгарии и получавшего оттуда информацию. Он отмечал, что антиюгославская кампания развернулась в НРБ за несколько дней до появления резолюции и особенно широкие размеры приняла после ее опубликования. В выступлении министра обороны Дамянова, которое, как отмечал Караиванов, «дышало неудержимой злобой», говорилось о старом споре между болгарской и югославской компартиями. В том же духе выступали Тр. Костов и министр финансов И. Стефанов. Караиванов указывал, что рядовые партийцы и общество в целом оказались после появления резолюции в сложном положении, поскольку прежде им внушалось, что КПЮ – выдающаяся партия, вторая после ВКП(б). Массам непонятно, почему руководство БРП(к) обвиняет югославов во всех смертных грехах, ведь еще недавно Г. Димитров говорил, что болгары должны учиться у Югославии. Это обстоятельство заставляет ЦК болгарской компартии начать широкую разъяснительную кампанию по всей стране. Главными аргументами в ней стали тезисы о «неуважении к Сталину» и о «непослушании» югославского руководства. В этой грязной анти-югославской кампании, по замечанию Караиванова, агитаторы теряют чувство меры. Так, Костов, цитируя Сталина, сказал, что «Джилас разбирается в марксизме не лучше, чем осел в сене»[109].

Прошло почти два месяца с момента принятия резолюции, но тема конфликта между советским и югославским партийным руководством продолжала оставаться не менее актуальной, обсуждались различные его аспекты. Югославская сторона неуклонно отстаивала свою позицию. На встрече Тр. Костова с югославским послом в Болгарии И. Джерджа 1 сентября в Софии собеседники вступили в дискуссию по вопросу, который беспокоил партийные массы и общество всех вовлеченных в процесс восточноевропейских стран. На утверждение болгарского функционера – «Нет смысла лгать самим себе, существует конфликт между ФНРЮ и СССР, а поскольку ВКП(б) является руководящей партией, то в этот конфликт оказались вовлечены и мы» – последовал не совсем обычный, но достаточно лукавый ответ югославского дипломата. Посол опроверг сказанное Костовым, заявив, что никакого конфликта между двумя странами не существует («по крайней мере, нам он неизвестен»). Между ЦК КПЮ и ЦК ВКП(б) действительно существовали некоторые проблемы, по которым югославской стороной были сделаны с целью их урегулирования конкретные предложения, но они до сих пор, не по вине югославов, не реализованы. «И это всё», – добавил посол. По его справедливому замечанию, этот процесс следовало ограничить межпартийными рамками, а не переносить противоречия в межгосударственную сферу, что в значительной степени осложнило для Югославии взаимоотношения со странами «народной демократии», в том числе и с Болгарией. В заключение Джерджа заметил, что ситуация для Югославии сложилась сейчас серьезная («мы это понимаем»), но в ней проявились сила и единство КПЮ и страны и «верный курс нашей политики». По словам югославского посла, Костов слушал его внимательно и без эмоций, а затем произнес несколько странную фразу: «Поверьте, и это также и наше желание, и дай бог, чтобы так и было»[110]. Так ли говорил Костов или посол выдал желаемое за действительное, сказать трудно. Однако при знакомстве с документами югославской дипломатии того периода возникает ощущение, что в ходе вот таких двусторонних встреч собеседники югославов непременно так или иначе выражали симпатии югославской стороне. Возможно, такая их позиция, вряд ли документально полностью подтвержденная, должна была показать югославскому руководству, что в государственных и партийных верхах стран «народной демократии» существовали альтернативные взгляды, и придать ему больше уверенности в правоте занятой в конфликте с СССР позиции.