Москва. Квартирная симфония

Тем временем мы подходим к загсу. Оставим Давида и Марьяну разбираться друг с другом на улице. Я догоняю Ингу. Мы погружаемся в прохладу первого этажа, где перед жужжащим напольным вентилятором за канцелярским столом с видом Шамаханской царицы сидит сотрудница. Мы просим выдать бланк на развод. «А вторая сторона где?» – с подозрением осматривает она нас. Я киваю в сторону окна. Сотрудница, оторвавшись от стула, выглядывает в окно и пожимает плечами. Неохотно выдает нам бланк. Пока Инга, стоя у круглого высокого столика, заполняет свою половину заявления (она изо всех сил старается держаться, но ее заметно лихорадит от мерзости ситуации), я в окно наблюдаю за происходящим на улице. Судя по расплывшейся в слащавой улыбке физиономии Давида, Марьяна находит путь к двум его чакрам: сердечной и половой.

Инга отдает мне бланк с заполненными графами. В просторном помещении вдоль стен растянулись банкетки. Я киваю на самую дальнюю от столика: «Инга, присядьте пока». И подаю Давиду знак через окно. Он отлепляется от Марьяны, вальяжно заходит, подтягивая на тощей заднице джинсы, достает из заднего кармана помятый паспорт, протягивает сотруднице. Та изучает страницу со штампом о браке. «Ошибок допускать нельзя, иначе все сначала будете заполнять», – возвращает она паспорт со скучно-брезгливым лицом. Корявым, похожим на мелкие китайские иероглифы почерком, с задумчиво-мечтательными остановками, ни разу не взглянув в сторону Инги, Давид за столиком заполняет свою половину заявления. Перед тем как поставить подпись, снова смотрит в окно – ждет ли его Марьяна. Марьяна ждет. Плотоядно облизнув губы, он ставит закорючку подписи. В этот момент, забыв мои долгие предварительные телефонные мольбы о худом мире, который лучше доброй ссоры, Инга срывается с банкетки к Давиду: «Ничего не хочешь мне сказать, тварь?! Вот вся твоя благодарность?!» Сотрудница, встрепенувшись, как от удара молнии, реагирует быстрее, чем я: «Только этого мне здесь не хватало! Ну-ка, покиньте помещение! Разборки – на улице за дверью!» Кое-как угомонив Ингу (надо отдать ей должное, она быстро приходит в себя, а Давид от греха подальше оперативно ретируется на улицу), я извиняюсь перед сотрудницей и отдаю ей заявление. Процедура подачи заявления на развод завершена. На улице Инга резко поворачивает в одну строну, Марьяна в другую, Давид в третью. А я остаюсь для переговоров с сотрудницей.

– Поймите, мы никак не можем ждать месяц. У нас квартира выставлена на продажу, уже покупатель есть. Вы же сами видели этого Давида. Роковая ошибка не очень молодой женщины…

– Мозги и самоуважение в любом случае не надо терять, – резонно замечает сотрудница. – Две недели минимум, так и быть, зарегистрирую задним числом, – левой рукой она листает амбарную книгу в обратном направлении (там всегда оставляются свободные графы для блатных посетителей) и одновременно делает сбоку от стола привычное движение пальцами правой руки.

– Сколько?

Она рисует на бумажке цифру и тут же рвет бумажку. Сумма более-менее приемлемая.

И вот о чем я думаю по выходе из загса: каких только трагедий не написано древними греками, где главная движущая сила – женщины. Каких только семейных перипетий и распрей не исследовали Расин, Софокл, Эсхил, Еврипид. Здесь вам и Федра со своей страстью к пасынку; и вышедшая замуж за собственного сына Иокаста; и изменившая ненавистному мужу с его двоюродным братом Клитемнестра; и убившая в отместку бросившему ее Ясону родного брата, а затем (по версии Еврипида) собственных детей Медея; и еще некоторые представительницы слабого пола. А такая животрепещущая тема, как месть дочери собственной матери путем соблазнения ее любовника, пропущена. Странная и непростительная брешь в древнегреческой драматургии.

По истечении двух недель мы с Ингой получаем драгоценное свидетельство о разводе. Впереди второй акт Марлезонского балета – снятие Давида с регистрационного учета. В ближайший приемный день я сопровождаю Ингу в паспортный стол. Перед начальственным кабинетом вместе с ней составляем: