Москва. Квартирная симфония

Формула «пессимист – это хорошо информированный оптимист» в случае с матерью Татьяной не работала. Она оказалась оптимисткой широкого профиля с далеко простирающимся кругозором. Покончив с обязательными вопросами-ответами, мы перешли к вольной беседе, которая на самом деле составила основную сущностную ценность интервью. Не обошлось без обсуждения Эдипова комплекса. «Вот Набоков Фрейда терпеть не мог, называл «венским шарлатаном». Я комментарий Набокова наизусть помню: «Пусть простаки и чернь продолжают верить, будто любые раны разума можно исцелить ежедневными припарками из древнегреческих мифов на интимное место». Здорово сказано?! У меня память – во! – мать Татьяна задрала вверх большой палец. – Меня, кстати, маленький Виталик лишний раз за грудь никогда не хватал и к Можжухину не ревновал. Так что Эдипов комплекс – полная, на мой взгляд, херня. А потом, мы же с Можжухиным хипповали. Первая волна хиппи. На «Психодроме» на Моховой в 68-м познакомились. В 70-м годовалый Виталик в холщовом рюкзаке за спиной, там же, в специальном накладном кармане, термос с бутербродами, все как положено. В 71-м нашу веселую лавочку гэбэшники разогнали, но дух свободы в сердцах остался!»

С матерью Татьяной мы в целом нашли общий язык. Например, в том, что система запретов и так называемых общественных норм – палка о двух концах. Именно общепринятые табу, выработанные человечеством на протяжении столетий, создают интеллектуалов, но одновременно и невротиков, если не сказать хуже. Век, страна, строй, религиозные предпочтения значения не имеют. Человечество вечно выбирает путь в никуда. Где пролегает золотое сечение между нормой поведения и внутренней психологической свободой, не знают ни христиане, не исламисты, ни буддисты, ни атеисты. Тем более не знал Зигмунд Фрейд. Духовный гомеостаз не обретен, даже не нащупан никем. Сплошное блуждание впотьмах.

– Ну, вы еще долго? – заглянула к нам истомившаяся ожиданием Тома.

– Все, мы закончили, – ответили мы с матерью Татьяной. Время нашего общения, оказывается, перевалило за полтора часа.

– Томка, останься, лет сто не виделись, посплетничаем, – бодро предложила ничуть не уставшая от интервью мать Татьяна, словно в ней жило несколько молодых веселых Татьян. (По совету Томы я привезла ей бутылочку виски в знак благодарности.)

Тома, конечно, осталась.

Закрывая за мной входную дверь в драном дерматине с торчащей из дыр грязной ватой, снова чуть приплясывая и хихикая, мать Татьяна ввернула цитату из Мераба Мамардашвили: «Онтологическая ситуация человека есть ситуация упрямой слепоты!»

С записанным на диктофон интервью я ехала домой и думала о том, что не только человечество упрямо и слепо выбирает путь в никуда, но и некоторые мужчины с завидной регулярностью выбирают один и тот же тип женщин. Например, Можжухин. Мать Татьяна и Тома были очень схожи по темпераменту, по психотипу. Конечно, Тома, несмотря на былой круг общения, могла и не знать, кто такой Мераб Мамардашвили, и не обязана была запросто цитировать Владимира Набокова. Но обе были легкие, остроумные, ироничные, незлобивые. Какова же пергидрольная Элеонора, оставалось только гадать.

* * *

Вскоре Лёнчик женился на девушке по имени Венера. Они поселились в его комнате на «Динамо». И я наконец увидела, как Тому кто-то откровенно бесит. (Мужа сотрудницы Леры Степана в расчет брать не станем.)

– Никогда за собой унитаз не почистит, зараза! Запрется в ванной часа на два, будто десять негров пытаются добела отмыться. А у самой на башке вечное воронье гнездо. Пойдем, пойдем, я тебе покажу, – настаивала Тома в мои приезды, когда молодых не было дома. Мы останавливались на пороге комнаты Лёнчика, вовсе не из-за скромности, просто ступить там реально было некуда. – Вот, любуйся, каждый сантиметр своим вещизмом заполонила! Колготки соплями на компьютере висят. Только люстру пока не использовала. Венера, ее мать… Чемоданов пять штук. Скажи, куда ей столько чемоданов?

Но даже в эти минуты в Томином голосе не было ни грамма агрессии.

Как большинство современных леди, готовить еду молодому мужу Венера не стремилась. Зато у нее имелось три высших образования. Одно из них, как не трудно догадаться, было юридическим. Но трехкратное образование не способствует уюту домашнего очага. Регулярно варганила им обеды и ужины, естественно, Тома.

Конфликт все-таки зрел. Тем более, войдя в штопор, Тома могла сказануть что угодно. И однажды, посетив после Венеры туалет, Тома выкрикнула в ее адрес очень жесткую фразу. «Представляешь, когда протрезвела, Лёнчик сказал, никогда мне этого не простит».

Оскорбленная чета, собрав чемоданы, съехала в съемную квартиру. Общаться с Томой они перестали. Смятенная душа Томы разрывалась: «Наверняка каждый день заказывают пиццу с заскорузлой колбасой или суши с протухшими рыбьими ошметками. Желудок ему окончательно испоганит, юристка… (последовало краткое прилагательное на букву «х»), а у него с детства пищевая аллергия».