Москва-Лондон

Оба стрельца и многочисленные люди, сновавшие мимо монастырских дверей, пали на колени.

Левкий благословил всех и тихо спросил резким, глухим голосом:

— Которые тут из Вологды? Встаньте, чада мои. Что за вести у вас? Кто вестит мне?

— Людей тут много, владыко... — сжавшись от страха и робости, промолвил стрелецкий начальник.

Левкий обжег молниеносным взглядом стрельца с закрытым лицом

и, сделав знак рукою следовать за ним, снова скрылся в дверях.

Миновав монастырский двор, настоятель в сопровождении трех монахов вошел в небольшой каменный дом. В низком сводчатом помещении тускло горела лишь одна свеча. В углу стояло черное кресло с высокой спинкой. В помещении было очень жарко натоплено и остро пахло мятой

и валерианой...

Левкий сел в кресло и не сказал — приказал:

— Говори, стрелец!

— Велено передать тебе одному, владыко.

Настоятель резким жестом руки отпустил монахов и впился своими рыжими глазами в оцепеневшего от страха стрельца.

— Ну?!

Стрелец суетливо, а потому и неловко, достал откуда-то из недр полушубка довольно сильно измятый свиток, затем еще три и все это передал Левкию.

— Посвети, — приказал настоятель.

Читал он так долго, что у стрельца начали дрожать руки, попеременно державшие тяжелый медный подсвечник, а толстая свеча выгорела на три четверти.

Когда наконец с чтением было покончено, Левкий перекрестился и облегченно вздохнул.

— Воровство... — тихо проскрежетал сквозь зубы настоятель, глядя куда-то над головою стрельца, словно не видя его и не обращаясь к нему, а говоря самому себе. — Воровство... Лютое воровство... Окрест воровство единое... Что смерд последний, что князь высокородный — все в воровстве побратались. Недаром... ох как недаром ярится царь на бояр своих! Что жгучий песок в очах его... Чего на меня воззрился, охальник? — Левкий гневно стукнул посохом по полу. — Пади!

Стрелец рухнул на колени и прижался своим закрытым лицом к черной рясе настоятеля.

— Грамоте учен ли? — резко спросил он.

— Учен, владыко.

— Грамоты сии читал ли?

— Читал, владыко. При мне они и писаны были.

— На ком правду пред самим царем ищете, ведаешь ли?

— Ведаю, владыко.

— Кто еще о том ведает?

— Весь народ вологодский.

— Что люди вологодские порешили?

— Описано о том в грамотах да челобитьях, владыко.

— Что писано, то читано, — Левкий снова гневно стукнул посохом, —

а что спрошено, то ответа требует! Ну!

— Помилуй, владыко... Робею я пред тобою... А решил народ вологод-

ский крестным ходом на Москву идти... всем миром... с чадами и домочадцами... коли суда царского над теснителями нашими не свершится...

Левкий в сердцах стукнул посохом об пол и надолго задумался.

Потом спросил:

— Окромя меня, кому еще челобитья сии правлены?

— Не ведаю, владыко. Разные люди разными путями подобное несут, слезы льют...

— Князь Борис Агафонович ведает ли о том?

— Ведает. Собрал все пожитки свои да на Москву и подался. Три года

на Вологде кормился, теперь у государя иное место вымаливать станет...

— Кто же на его воровство указал ему?

— Я... владыко...

— И жив до сей поры?

— Да я-то жив... покуда...

— А он?

— Тоже... но плох уж...

Левкий резко поднялся с кресла, сильно стукнув при этом посохом.

— Князь где?

— Тут, владыко... И сын его, Алексей, при нем же...

— В Москве, что ль? Да встань ты на ноги!

— У ворот монастыря твоего, владыко.

— Что-о-о-о?!

— Связанные они... да в мешках...

— Кто?.. Кто приказал творить такое без указа государева?

— Я... я сам рассудил эдак-то... с меня и сыск веди, владыко...

— Пошто... пошто, неразумный, с грузом таким в Кремль объявился? Многоголовый, что ли?

— Братец твой так велел, владыко...

— Ах, праведник келейный... — почти простонал Левкий, мечась по тесному помещению своего присутственного места. — Ангел Божий... непорочный... чего удумал!.. Своим судом судить человека государева! Боярина! Князя! По женской линии, по суздальской, единокровца царского! Всем князьям владимирским да ярославским родича прямого! Тестя самого боярина... Э-э-э, да что тут говорить-то попусту!.. Безумие ваше головы вам стоить может! Оно и верно — зачем безумному голова?.. Не поднимет царь топор над головою князя Бориса! В поход великий со всем войском своим готовится государь наш, согласие да мир надобен ему в Думе боярской, но не раздор да лай средь бояр великих, князей высокородных! Уразумел, стрелец бесстрашный, куда ты с братцем моим занозу заколотил? Кто... кто вытаскивать-то ее осмелится?

— Ты... ты, владыко... более некому... — пробормотал стрелец голосом, наполненным слезами. — Так братец твой и сказывал... более некому

за страдальцев вологодских постоять пред царем нашим... более некому...

Стрелец был на полголовы ниже Левкия. Лицо его было по-прежнему закрыто черным платком, неширокие плечи безвольно опущены, но глаза его бесстрашно, даже с явным вызовом смотрели на длинное и сухое лицо монаха, подергивающееся от гнева и возбуждения...

— Смел да дерзок ты не по чину, стрелец... — тихо сказал Левкий и, глубоко вздохнув, сел в свое кресло.