Смит долго и тщательно целился. Будучи отличным стрелком, он, тем не менее, заметно волновался — очевидно, присутствие Дианы выводило его из обычного равновесия. Наконец почти одновременно раздались оба выстрела. Сквозь едкий пороховой дым Чанслер побежал к щитам, и вскоре оттуда послышался его голос:
— Неплохо, черт возьми! Совсем неплохо, старина Чарли! Вот, смотрите...
На ладонях Чанслера лежали две простреленные Чарли медные пластинки: одна — ближе к центру, чем к краю, а другая — с едва отбитым краем.
— Любопытно, что же произойдет сейчас с моими пулями? — воскликнул Чанслер и вскинул оба пистолета вверх.
— А пластинки? — засмеялась Диана. — Чарли, дорогой мой, вам не трудно было бы установить для Ричарда еще пару пластинок?
Когда это было сделано, Чанслер, затаив дыхание, тщательно прицелился и выстрелил.
Чарли принес пластинки Ричарда: одну — пробитую почти у самого края, другую — невредимую...
Чанслер смущенно развел руками, вздохнул и угрюмо покачал головой.
— Ричард, мой милый, ты ведь поухаживаешь за мною, не правда ли? — попросила Диана.
— Ты хочешь сказать, что тоже будешь стрелять? — удивился Ричард. — Так ты и это умеешь делать? О, святые апостолы!
— М-м-м... Я просто хотела бы попробовать, — лукаво усмехнулась Диана. — А вдруг и у меня что-нибудь получится...
Как только Ричард установил свежие медные пластинки, Диана опустила оружие вдоль тела и несколько секунд пристально смотрела на цель, а затем вдруг резко подняла свои пистолеты и тотчас спустила оба курка одновременно.
Когда дым рассеялся, Чанслер с безмолвным изумлением протянул Диане обе ее пластинки, пробитые почти точно по центру!..
— Теперь наконец я понимаю, — воскликнул совершенно потрясенный Чанслер, — почему мое сердце оказалось пробитым мгновенно и точно по его центру! Но каков прием! Ты непременно должна будешь научить нас ему. Ах, моя невообразимая Диана, теперь-то, надеюсь, ты не станешь отрицать, что ты — богиня?
— Ну... Если ты так хочешь...
Глава XVII
...Наверху в апартаментах прекрасную Диану, эту Пентезилею47, и ее верных рыцарей ожидала совершенно потрясающая, невероятная, ошеломляющая весть: перед вечерним богослужением в соборе Диану соизволит навестить... о да, да, сама ее величество королева Франции Екатерина Медичи!
— О Боже, отврати великий гнев Твой и не дай погибнуть ничтожной рабе Твоей! — Диана упала на колени и уткнулась головою в ковер. Все тело ее содрогалось от рыданий, она была неутешна. — Не дай погибнуть мне именно теперь... Ах, потерпи еще немного, совсем... совсем немного... Я ведь верная раба Твоя, о великий Спаситель... сжалься надо мною...
я не хочу... не смею умереть сейчас...
Мужчины остолбенели от неожиданности. Первым пришел в себя Чарли Смит.
— О, мадам Диана! — воскликнул он, падая на колени рядом с нею. — Вам ли, владеющей шпагой и пистолетом лучше любого рыцаря, бояться какую-то там королеву Франции?! Вы завязываете королей в узлы и боитесь их кружевных королев? Ну, это не укладывается в моей голове. Успокойтесь, мадам Диана, своими слезами вы разрываете мне душу...
Чанслер сел рядом с ней на ковер, положил ее голову себе на колени, нагнулся к ее уху и что-то довольно долго шептал.
— Да, да, мой милый... — промолвила наконец Диана, оправившись от рыданий, — ты прав, конечно... Я так и поступлю... Но... но помоги мне подняться, пожалуйста... Ах, я так благодарна тебе, мой Ричард. Я должна сейчас привести себя в порядок — ведь слезы обезображивают женщину
и вызывают к ней вовсе не жалость, а отвращение. К тому же — безобразных женщин с опухшими и мокрыми носами святые апостолы отправляют служить при вратах ада...
Она закрыла лицо руками и выбежала из гостиной.
— Вот уж никогда бы не подумал, что мадам Диана умеет плакать... так плакать, — недоуменно пробормотал Чарли.
— Она женщина, — вздохнул Чанслер, — с тонкой, доброй, нежной, чувствительной и такой ранимой душой. Ты не можешь знать этого, дружище... Быть может, один лишь я и знаю это...
— Конечно, — убежденно подтвердил Чарли, — это каждый вам скажет. Но почему она так испугалась королевы Франции — вот чего я никак
не возьму в толк...
Чанслер ходил по гостиной, заложив руки за спину, и говорил, казалось, скорее сам с собою, чем со своим другом Чарли Смитом: