Москва-Лондон

— Что же будет с нами дальше? — с тревогой спросил Ричард сквозь ее руку, прижатую им к своим губам.

— Это решат две Дианы Трелон в Вервене — моя матушка и моя бабушка. Я вызвала их в наш графский замок. — Диана засмеялась. — Представляешь, сразу три поколения графинь де Вервен под одной крышей! Очень жаль, дорогой мой, что ты не увидишь четвертое поколение, мою замечательную, мою самую любимую прабабушку, первую графиню Луизу де Вервен: полгода назад она упала с лошади и разбила голову об острый камень. Я ужасно страдала от горя!

— Сколько же ей было лет?

— Девяносто один год.

— Ого! А твоей бабушке?

— Шестьдесят шесть.

— А твоей матушке?

— О, она у меня еще совсем молодая и такая красивая, каких я еще никогда в жизни не видывала! Все мужчины падают перед ней на колени, не устоишь и ты! Ей всего сорок лет.

— А тебе, моя прелесть?

— Мне кажется, — вздохнула Диана, — я старше их всех... Моя любимая прабабушка сказала мне как-то, что беременная женщина чувствует себя самой старшей и важной в своем роду. Так и я... Ах, ты можешь себе пред-

ставить, любовь моя, что я — беременна, а ты мой супруг? Ты мог себе представить нечто подобное всего больше месяца назад?

— Только во сне! — радостно засмеялся Ричард. — Впрочем, должен тебе признаться, что, увы, не видел еще ни одного сна в своей жизни.

— О Господи, — журчал, словно тихий лесной ручеек, голос Дианы, — за что Ты столь сурово наказал моего любимого супруга? Зато я вижу свои сны каждую ночь, но такого прекрасного и удивительного я не видела еще никогда. Ах, я так счастлива... так счастлива...

— Но все-таки ты так и не ответила на мой вопрос. Повторяю: сколько же тебе лет, дорогая моя? Супруг, я полагаю, может и должен знать это.

— О, не сердись, мой милый, я и не думала скрывать от тебя свой возраст. Всего два месяца назад мне исполнилось двадцать три года.

Ричард невольно глубоко вздохнул.

— А мне... — хмуро проговорил он. — Я лишь на пять лет младше твоей матушки. Разве ты сможешь полюбить такого дряхлого старика, как я?

Диана обвила его шею руками.

— Господи, — горячо шептала она прямо в рот Ричарду, — вразуми супруга моего... Неужели ты никогда не слышал, что женщина всегда старше мужчины на целую жизнь?

— Выходит, я сущий младенец по сравнению с тобою?

— Просто грудное дитя, и я обожаю тебя! Вот так... вот так... Ах, мой милый, закрой, пожалуйста, дверь на задвижку...

...В Монсе сжигали четырех ведьм и их четверых пособников одновременно. Четыре супружеские пары. Прегрешения их были столь велики и разнообразны, что никто в городе толком не знал, за что же, наконец, они были столь сурово осуждены священным трибуналом инквизиции. Впрочем, что гораздо важнее, не знали этого и сами жертвы гнева Господнего, хотя земные слуги его и судьи вещали об этом на всех перекрестках.

А сама казнь?! Сжигание на кострах живых людей...

Кто же принес ее в цивилизованную Европу? Дикари-людоеды черной Африки? Каннибалы далеких и безымянных еще островов южных морей? Краснокожие люди Нового Света? Беспощадные собиратели человеческих черепов с необъятных просторов азиатских степей и пустынь? Но кто, кто же первым додумался до столь дикой, столь нечеловеческой, столь жестокой, столь изуверской и садистской казни людей?

Вероятно, изобретя огонь, люди нет-нет да и подкладывали в свои очаги и костры вместе с хворостом и тела убитых ими врагов своих. Многие народы сжигали тела своих покойников в надежде облегчить их душам путь

в иную жизнь. Кто-то, где-то, когда-то таким образом творил суд над самыми злокозненными врагами своими. Но чтобы сделать костер обыденной мерой наказания инакомыслящих или даже, скорее, — просто мыслящих людей, и не только поодиночке, но одновременно десятками и даже сотнями, — о, до такого изощренного способа массового уничтожения людей могли додуматься, безусловно, лишь те, кто ближе всех были к самому Господу Богу: ибо кто же еще мог знать волю его и меру гнева его?

В 1471 году на папский престол в Риме взошел Сикст IV. Как и практически все его предшественники, он денно и нощно пекся о пополнении своих кладовых деньгами любого достоинства. Объявленный им новый Крестовый поход за спасение Гроба Господнего кончился тем, чем и должен был кончиться: огромные деньги, собранные во всех странах Европы для его осуществления, осели в тайниках этого Божьего угодника, в бездонных тайниках-пропастях. Обширнейшие и богатейшие земли он щедрой рукою раздаривал своим неисчислимым непотам (племянникам). Люди повсеместно роптали: «Реальными турками являются в настоящее время папские племянники». Жадный, ненасытный скопидом, Сикст соперничал в богатстве со знаменитым флорентийским банкирским домом Медичи.

Вот этот-то наместник Божий на многогрешной земле нашей и заклеймил на веки веков имя свое введением инквизиции в Испании. Он был инициатором первых крупных сожжений «еретиков» в этой стране. Самый первый из этих дьявольских шабашей состоялся в феврале 1481 года в до-