В своем письме жители Зарядьевского переулка задавались вопросом: «Почему мы, всю жизнь прожившие в центре Москвы, пережившие безвыездно лишения и невзгоды войны, после всех мытарств должны ехать жить за город, а многие приезжающие из других городов получают жилье в центре города?»[560]
Этим людям отчаянно хотелось улучшить свои жилищно-бытовые условия, но одновременно они не желали уезжать из центра Москвы куда-то на окраину или за город. «Ждем по возможности, – писали они, – положительного ответа в части выселения нас в новые дома и именно в Москве»[561].На обращения такого рода советские чиновники откликались не без сочувствия. Коллективное письмо из Зарядья, адресованное Сталину, пройдя по инстанциям, попало в итоге к Михаилу Помазневу, управляющему делами Совета Министров, и тот вскоре перенаправил его прокурору РСФСР Павлу Баранову, приписав: «Направляется для проверки и принятия мер анонимное письмо»[562]
. Спустя месяц Баранов доложил о результатах проверки: он подтвердил, что жители Зарядьевского переулка действительно живут в аварийных и антисанитарных условиях, о чем и говорилось в их письме. Выяснилось также, что процесс переселения затянулся на более долгий срок, чем планировалось. По мнению Баранова, этих людей следовало расселить как можно скорее. Однако просьба жителей о том, чтобы им отвели жилье «именно в Москве», осталась без внимания. Летом 1952 года обитателей Зарядьевского переулка переселили в Кунцево – новый жилой массив на запад ной окраине Москвы[563]. Дачный поселок Кунцево, некогда являвшийся частью родового поместья Нарышкиных, в последние предреволюционные десятилетия превратился, по словам Стивена Ловелла, в «анклав московской купеческой элиты»[564]. Кунцево, известное в 1940-е годы тем, что там находилась ближняя дача Сталина, вскоре приняло тысячи переселенных москвичей, многие из которых еще долгое время продолжали писать в различные инстанции, надеясь как-то улучшить свой быт теперь уже на окраине Москвы.Выселение и переселение тянулись слишком медленно для жителей Зарядья, которым не терпелось поскорее распрощаться со старым жильем, быстро приходившим в полную негодность. И все же многих нисколько не привлекала перспектива жизни на окраине столицы или за ее чертой. Пригороды эпохи позднего сталинизма ничуть не напоминали появившиеся в послевоенные годы благоустроенные американские пригороды, а скорее были их полной противоположностью. Новые жилые кварталы, куда переехали в начале 1950-х годов изгнанные из центра Москвы горожане, возводились наспех и без четко продуманного плана. Эти новостройки, вклинившиеся между подмосковными деревнями, которым предстояло войти в черту города лишь годы спустя, никогда не появлялись на рисунках архитекторов, где изображалось монументальное, величественное будущее Москвы, и все-таки они являлись неотъемлемой, пусть и теневой, изнаночной стороной сталинского проекта небоскребов.
Разделенный город
В выпущенном в августе 1950 года постановлении правительства о расселении жителей Зарядья не было деления жителей на разные категории с разными правами. Вместо этого власти приняли единое решение, согласно которому каждый выселенец, независимо от социального статуса или опыта армейской службы в военные годы, обеспечивался новым жильем или в черте Москвы, или в Подмосковье. Однако сами жители Зарядья пытались подорвать этот эгалитарный подход и обращались к властям, прося особых условий лично для себя. В письмах отдельные граждане прибегали к понятиям привилегий и социального расслоения, которых так старательно избегали чиновники. Чаще всего в подобных посланиях говорилось о самопожертвовании в годы войны, приводились другие похожие доводы. Например, интеллигенты и художники считали, что имеют особое право на получение жилья: эта привилегия, по их мнению, связана с их деятельностью и достижениями на профессиональном поприще.