Вчера без меня атаковали Пресню и подожгли весь район артиллерийскими снарядами. Дома большей частью деревянные, весь район пылает; и вся Москва точно охвачена заревом громадного пожара. Баррикады не позволяют пожарным проехать, и пожар растет. Не знаю, чем это кончится.
Конечно, революция проиграна. Восстание подавлено, революционеры заслужили проклятие как рабочих, обманутых ими и втянутых в бойню, так и мирных жителей, пострадавших материально и нравственно. Работы на фабриках начинаются. Большая часть магазинов открыта, электричество работает, и газеты начинают выходить, понемногу ознакомляя подавленное население с истекшим положением дел.
Сегодня в четыре часа утра еду в Москву. Не знаю, что ждет меня там еще.
Между прочим, революция, такая еще молодая в России, уже успела создать свои типы, невозможные в другое время. Это «охотники за черепами». Вооруженные ходят с военными патрулями и убивают каждого встречного.
Как это тебе покажется? Пахнет Смердяковым[19]
– сладострастие в убийстве: кровь пьянит!Видя и наблюдая все это, можно одинаково потерять последнюю степень нервной чувствительности или сойти с ума. Самоубийства и так уже участились. Ну это уже пошла философия, которая может тебе и надоесть. Я и так опасаюсь, дочитаешь ли ты мое письмо. Беззастенчиво – посягать на чужое время, как сделал я. Будь здоров, и не дай Бог тебе испытать и десятой доли того, что все мы тут пережили. Пиши же о себе и кланяйся всем. Ну, еще раз будьте все здоровы. Крепко вас целую.
Кровоточащий Кремль
–
Отец Иоанн вошел в Москву через Калужскую заставу. В последний раз он посетил первопрестольную столицу четыре года назад, в 1913-м, еще при живой матушке-супружнице, когда ничто не предвещало кровавой бойни с германцем.
– Вот когда удосужился, прости, Господи, – горестно вздохнул отец Иоанн, крестясь на маковки Донского монастыря.
Ныне батюшку мучил страшный вопрос: а крепка ли его вера? Ни полвека назад, когда учился в духовной семинарии, ни в какой из дней долгой пастырской службы этого вопроса не возникало. Первый удар был нанесен восемь месяцев назад, когда в Страстную пятницу государь император – Божий помазанник! – добровольно отрекся от престола за себя и за сына. Отец Иоанн был смущен: можно ли поминать за службой отрекшегося? Не подложный ли, как уверяли крестьяне, напечатали в газетах манифест? Отец дьякон посоветовал по примеру соседнего села возглашать «многие лёта благоверному Временному правительству».
– Не греши, отец дьякон, – не согласился батюшка. – Эдак сатана придет к власти – и ему «многие лёта»?
– Народное правительство воцарилось, сказывают. В городах повсеместное ликование.
– А мы все же повременим.
И продолжал поминать государя императора, как поминали самодержцев и век, и два назад.
Тогда, в марте 1917-го, отец Иоанн впервые испугался, что лишился благочестия. Его не отпускала мысль, что, если так легко государь оставил данный ему Богом престол, не воссядет ли на российский трон антихрист?..
Император Николай II и наследник цесаревич Алексей Николаевич
«И когда приблизился Иисус к городу, то, смотря на него, заплакал о нем».
Плакать хотелось и отцу Иоанну. Осиротелая, словно вымершая, встретила его первопрестольная столица. Многие дома и даже церкви были изранены ружейными пулями и артиллерийскими снарядами. И чем ближе подходил батюшка к святому Кремлю, тем больше видел разрушений.
Минуло меньше недели, как в городе закончилась братоубийственная война между рабочими и юнкерами, прозванная революцией, и воцарилась новая власть. Из окон старинного барского особняка, на воротах которого трепалось красное полотнище со словами: «Смерть капиталу», неслись пьяная брань и революционная песня:
На крыше другого особняка потели двое солдат – сбивали герб Российской державы. Отец Иоанн остановился, удивившись ненужному разрушению. Наконец двуглавый орел поддался натиску штыков и рухнул вниз. Один из солдат снял военную фуражку, перекрестился и, увидев священника, рассмеялся:
– Что, отец?.. Жалеешь?.. Не жалей – нынче мировая революция!
Второй солдат тоже глянул вниз, выматерился и, надсаживая глотку нервной злобой, прохрипел товарищу: