Вот обращение к Богу Иисуса Христа перед выходом за Кедрон в Гефсиманский сад: «И Я открыл имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них» (Ин. 17: 26).
40. 113-й километр – Омутище
40.1
C. 98.железнодорожная платформа на магистрали Москва – Владимир.
40.2
Сходная картина изображается Северяниным: «…я загляделся на рельсы! / Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес» («В пяти верстах по полотну…», 1912).
40.3
–
Едущая вся в черном княгиня встречается у Некрасова: «Вся в черном, мертвенно-бледна, / Княгиня едет в нем [в возке] одна…» («Русские женщины», ч. 1).
40.4
См. 15.13. Здесь же Веничка сравнивает себя с центральным образом картины – женщиной, что вполне соответствует называнию его пассажирами «милой странницей» (Воиново – Усад), «бабуленькой» и «старой стервой» (Омутище – Леоново).
40.5
Реминисценция строк Тютчева: «Помедли, помедли, вечерний день, / Продлись, продлись, очарованье» («Последняя любовь», 1851–1854).
40.6
Дворцы и хижины как символы, соответственно, правящего и порабощенного классов взяты из лозунга Великой французской революции «Мир хижинам, война дворцам»; впервые лозунг был провозглашен членом конвента П.-Ж. Камбоном в 1792 г. (
40.7
Правильное название этого духового музыкального инструмента – губная гармоника; у Мандельштама есть: «То слышится гармоника губная…» («Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето…», 1931). Здесь, в контексте бреда, она без труда совмещается с обычной гармонью, которую со спины играющего легче заметить, нежели губную.
40.8
У Достоевского Катерина Ивановна обращается к своим детям: «Будь умница, Леня, а ты, Коля, не болтай ножками; сиди, как благородный ребенок должен сидеть» («Преступление и наказание», ч. 5, гл. 2). Примечательно, что у Достоевского вдова покойного Мармеладова «воспитывает» таким образом детей во время поминок по мужу, что прямо соотносится с ситуацией «неутешное горе» (40.4).
40.9
C. 98–99.Апелляция к идеологическим концентрам «Преступления и наказания» – ложной с христианской точки зрения теории Раскольникова и истинно православным смирению и любви Сони Мармеладовой, которые оказываются выше и важнее разрешения мыслей-«загадок». Вот внутренний монолог Раскольникова (после визита к Соне): «Ну для чего, ну зачем я приходил к ней теперь? Я ей сказал: за делом; за каким же делом? Никакого совсем и не было дела! <…>…Мне слез ее надобно было, мне испуг ее видеть надобно было, смотреть, как сердце ее болит и терзается!» (ч. 6, гл. 8).
Напомню, что до этого Раскольников уже неоднократно обращался к проблеме женских слез и к разрешению мыслей-«загадок»: «Лизавета! Соня! Бедные, кроткие, с глазами кроткими… Милые!.. Зачем они не плачут? Зачем не стонут?..» (ч. 3, гл. 6); и «Штука в том: я задал себе один такой вопрос: что если бы, например, на моем месте случился Наполеон <…> на этом „вопросе“ я промучился ужасно долго, так что ужасно стыдно мне стало, когда я наконец догадался (вдруг как-то) <…> Это ведь все вздор, почти одна болтовня! <…> Нет <…> это не то! <…> Я это все теперь знаю… <…> Мне другое надо было узнать» (ч. 5, гл. 4).