В комедии Шекспира «Двенадцатая ночь, или Как пожелаете» по ходу действия камеристка богатой графини Оливии Мария с целью розыгрыша пишет любовное письмо якобы от имени графини управителю Мальволио (акт 1, сц. 3), не отличающемуся особым умом. Мальволио читает это письмо и в числе прочих «комплиментов» в свой адрес отмечает следующий: «Вспомни, кому нравятся твои желтые чулки и кто всегда хотел тебя лицезреть в подвязках накрест» (акт 2, сц. 5); и без труда догадывается, что писала это письмо графиня: «Это она недавно восхищалась моими желтыми чулками и похвалила мою ногу, перевязанную крест-накрест <…> Я буду выдающийся, смелый, в желтых чулках, в подвязках накрест, их тут же надо надеть» (акт 2, сц. 5). С этих пор он не снимает с себя желтых чулок; в разговоре с недоумевающей по поводу его странного поведения Оливией Мальволио замечает о себе: «Никаких черных мыслей, просто ноги у меня желтые» (акт 3, сц. 4). В финале, при объяснении с Оливией, Мальволио, считающий себя оскорбленным ветреной графиней, цитирует ей якобы написанное ею письмо: «Зачем все эти признаки приязни? / Велели улыбаться и носить / Подвязки накрест с желтыми чулками <…>» (акт 5, сц. 1).
В этом контексте – через «я ему посоветовал» – Веничка вновь надевает на себя женскую маску, ведь у Шекспира Мальволио пишет камеристка.
40.19
C. 100. —…Поясню: канделябр (
40.20
–
Ситуация «грубый слуга, прекословящий хозяину» встречается, например, у Гончарова (40.17), причем Захар постоянно должен будить Обломова:
«[Захар] обращался фамильярно и грубо с Обломовым <…> наружные сношения Обломова с Захаром были всегда как-то враждебными. <…>
[Обломов: ] —…Я теперь прилягу немного <…> может быть, я с часик и усну; а в половине пятого разбуди. <…>
[Захар] вошел в кабинет. <…>
– Илья Ильич! – Захар слегка тронул Обломова за рукав. – Вставайте: пятого половина.
Илья Ильич только промычал в ответ на это, но не проснулся. <…>
– <…> Вставайте.
– Поди прочь! – Илья Ильич проворчал и погрузился опять в тяжелый сон» («Обломов», ч. 1, гл. 1, 7, 8, 11).
Здесь же уместно напомнить изречение «Для камердинера/лакея нет героя», которое в свое время комментировал Гегель: «Для лакея нет героя; но не потому, что последний не герой, а потому, что тот – лакей, с которым герой имеет дело не как герой, а как человек, который ест, пьет, одевается» («Феноменология духа», 1807).
40.21
—…«Разрешение мысли» в различных контекстуальных вариациях связано прежде всего с Достоевским, у которого оно является важным структурообразующим (сквозным) элементом «Преступления и наказания»: