Москва Поднебесная

– Что это? Где ты это взял? – сурово сказал он, и Елисей увидел, как из-за его спины, угрожающе согнувшись, выпростались крылья, сияя в полумраке комнаты.

– Что? – пропищал Носфературс-Елисей, пытаясь рассмотреть протянутую бумажку, на которой золотыми буквами красиво переливалось:

...

«Михаил Гелархан

специалист по связям и урегулированию»

– Да это мне мужик один дал… – выдавил Елисей, прищемлённый, как блоха под двумя пристальными взглядами высших существ, – …в баре… Коньяком угощал. Он… он про ключ выспрашивал, – вспомнил Нистратов, – хитрый такой! Сам не пьянел, а меня опоил до чёртиков.

– Это же маяк! – крикнул Гор. – Что ж ты его с собой таскаешь?

– Маяк?

– Жучок! Он нас по нему и вычислил. – С этими словами птицеголовый разорвал визитку, которая задымилась и разбросала в стороны микроскопические золотистые искры.

– Я и сам его заподозрил, – разоткровенничался Елисей, – странный он какой-то, фамилия грузинская, а на грузина не похож…

– Дурак ты, Носфературс, – выдал диагноз Гор, захлопывая крылья. – Никакой он не грузин. Ты его фамилию с середины по кругу прочитай.

Елисей напрягся неимоверно, будто ему задали просчитать траекторию движения Марса относительно деревни Большие Лапухи с погрешностью на геомагнитные всплески солнца.

– Гер… хер… лан… Лар… Гер …хан… – начал соображать Нистратов, скрипя извилинами, так что в висках стало больно.

– Ар-хан-гел! – подсказал Гор. – Михаил Архангел! Слышал о таком?

Нистратов, конечно, слышал, но что и когда – вспомнить не мог, а оттого просто закивал быстро-быстро и сделал круглые глаза, словно привидение увидел.

Из зала послышались звуки бьющегося стекла, что-то просвистело, разлетевшись на части возле входа в комнату. Громыхнула молния, и по полу прошла вибрация, от которой Елисей чуть не упал.

– Надо рвать когти! – Гор ощетинил птичью физиономию и огляделся загнанным зверем. – Сумку хватай!

Нистратов схватил сумку и прижал к груди.

– А что ему от нас нужно? – запаниковал он.

– Кирпич сознания, что же ещё? – крикнул Метатрон сквозь шум рушащегося потолка.

– А он что, плохой?

Два мифологических существа посмотрели на Елисея, как на отсталого в развитии.

– Вы, люди, совсем деревянные! Ну почему у вас всё так строго: плохой – хороший, добрый – злой? У него просто свои интересы и свои взгляды на происходящее. Родную структуру выгораживает. А ты что же, его не узнал, когда общался?

– Нет.

– Да, вот что значит отчужденец! – констатировал Метатрон с интонацией, которой Елисей не понял. То ли упрекнул, то ли позавидовал. – Ладно, летим! Надевай крылья. – Он кивнул на сумку.

– Крылья? – обомлел ангел-отставник. – Как это?

В зале громыхнуло, и из проёма замерцали багровые огни. Казалось, там началась адская дискотека.

– Тьфу, ты, экий болван! – не удержался лысый Метатрон и в секунду преобразился в великое существо, от взгляда на которое дух захватывало, и жизнь казалась пустяковой игрой в бирюльки. Взмахнув снопом крыльев, он легко, как невесомую букашку, схватил Елисея за талию и вспорхнул с ним ввысь. Как это получилось, Нистратов-Носфературс не понял. Ещё мгновение назад они стояли в комнате, а теперь неслись в кружащемся ошмётками разноцветных облаков небе, над городом, смазанным и нечётким, словно находился тот под толщей искажающего картинку стекла. Рядом, распахнув чёрные мощные крылья, плыл по воздуху Гор, внимательно осматриваясь.

Елисею стало дурно, конечности его онемели и сознание провалилось в глубокий колодец, не имеющий дна и света.

Сливы

Электричка Тверь-Москва остановилась на станции «Останкино». Раскрылись двери, и на платформе очутился Богдан Мамедов. Он злобно огляделся по сторонам, сплюнул под ноги и уверенно двинулся в сторону останкинского телецентра.

Богдан Мамедов, досрочно освобождённый вор-рецидивист, имел две пожирающие сознание цели. Нет, скорее три. Первая – месть. Месть человеку, упрятавшему его на пять лет в тюрьму. Упрятавшему, в сущности, за пустяк, как полагал Мамедов. Ну, ограбил он продовольственный склад, ну, стукнул охранника по лбу железным прутом. Но ведь не убил же? Покалечил, конечно, но ведь не насмерть зашиб! И за это сажать?..

Богдан Мамедов вынашивал обиду, как бережная мать зародившийся в чреве плод. Долгими ночами представлял он, как подкараулит ненавистного ментяру, выследит, узнает адрес и ночью задушит бельевой верёвкой в собственном доме. Или проткнёт ножом ненавистное тело врага, безжалостно и холоднокровно. Надо сказать, что Богдан был жесток с юношеских лет. С того самого случая в пионерском лагере, когда двенадцатилетнего Богдана несправедливо наказал за кражу слив с прилегающего к территории лагеря частного сада старший пионервожатый Димитров Валентин. А наказал по-простому. Отхлестал хворостиной по тощей заднице после утренней линейки, у всех на глазах.