Москва против Орды. Дюжина ножей в спину евразийству

Нет даже серьёзных оснований говорить о том, что Сартак был христианином. Высказывания Рубрука, на которых основывается такое утверждение, скорее опровергают его: «Из ничего они (т.е. несториане) создают большие разговоры, поэтому они распространили и про Сартаха, будто он христианин; то же говорили они про Мангу-хана и про Кен-хана потому только, что те оказывают христианам большее уважение, чем другим народам; и, однако, на самом деле они не христиане… Что касается до Сартаха, то я не знаю, верует ли он во Христа или нет. Знаю только то, что христианином он не хочет называться, а скорее, как мне кажется, осмеивает христиан. Именно он живет на пути христиан, то есть русских, валахов, булгар Малой Булгарии, солдайнов, керкисов и аланов, которые все проезжают через его область, когда едут ко двору отца его, привозя ему подарки; отсюда он тем более ценит христиан. Однако, если бы явились сарацины и привезли больше, их отправили бы скорее. Он имеет также около себя священников-несториан, которые ударяют в доску и поют свою службу»722. Но даже если бы Сартак и был христианином, для православных он был бы еретиком, и о побратимстве с ним православного Александра не могло идти речи.

Означает ли сказанное, что эту историю полностью выдумал сам Лев Николаевич? – По всей видимости, нет, потому что самую раннюю её версию можно найти уже в романе Алексея Югова «Александр Невский», представляющем вторую часть исторической дилогии «Ратоборцы». Роман был написан в 1944—1948 гг., а полностью опубликован впервые в 1949 г. В нём престарелый Батый безуспешно пытается уговорить Александра Невского стать его приёмным сыном после возвращения Александра и Андрея Ярославичей из поездки в Каракорум в 1249 г.: «Эх, Искандер, Искандер!.. – произнес вслед за тем старик, сокрушенно качая головою. – Почему ты не хочешь сделаться сыном моим, опорой одряхлевшей руки моей и воистину братом сына моего, Сартака! Он слаб. В нем страшатся только моего имени. Ему хорошо с тобою и спокойно было бы!.. И я приложился бы к отцам своим успокоенный, ибо я уже видел сон, знаменующий близость смерти. Согласись, Искандер!.. Вот согласись только, – и пред курултаем всех князей и нойонов моих и пред всеми благословенными ордами моими я отдам тебе в жены душу души моей, дочерь мою Мупулен!.. И пред всеми ими то будет знак, что это ты, возлюбленный зять мой и нареченный сын, а не кто иной, приемлешь после меня и улус мой. Ты возразишь: „А Сартак?“ Он знает и сам, сколь мало способен он двинуть народ свой и подвластные ему народы туда, на Запад, чтобы довершить пути отца своего. Он страшится того дня, когда он осиротеет и его самого подымут на войлоке власти… После моей смерти ты, ставший моим зятем, дай ему хороший улус. И только. И это все, в чем ты должен поклясться мне!»723.

Автор художественного произведения имеет полное право домысливать обстоятельства жизни своего героя, не отражённые в исторических памятниках. Желательно при этом, чтобы подобное домысливание не оказывалось в резком противоречии с тем, что нам известно из дошедших до нашего времени источников. Изображённый Алексеем Юговым частный разговор между Батыем и Александом с изложением неосуществившихся пожеланий монгольского хана находится в рамках допустимого в историческом романе. В то же время совершенно недопустимыми являются попытки представить в качестве исторического факта развитие художественных фантазий писателя-беллетриста, которые мы наблюдаем со стороны Льва Гумилёва и его последователей.

Вернёмся к галицко-волынским князьям. Все наследники Даниила Галицкого, как и он сам, утверждались татарскими ханами, чьё слово было решающим при занятии ими своих столов, как явствует из сообщений Ипатьевской летописи за 1287 и 1289 гг. о споре между Мстиславом Даниловичем и Юрием Львовичем Галицкими о наследии Владимира Васильковича Волынского: «Володимеръ же князь, сотьснувъси немощью тела своего, и нача слати ко брату своему Мьстиславу, тако река: „Брате, видишь мою немощь, оже не могу, а ни у мене детий. А даю тобе, брату своему, землю свою всю и городы по своемь животе. А се ти даю при царихъ и при его рядьцахъ“… И посла [Мстислав] послы ко сыновцю своему, тако река: „Сыновче, оже бы ми ты не былъ на томъ пути и не слышалъ ты, но ты самъ слышалъ гораздо и отець твой, и вся рать слышала, оже братъ мой Володимиръ дал ми землю свою всю и городы по своемь животе, при царехъ и при его рядцяхъ“»724. Спор был решен Мстиславом в свою пользу после угрозы «возвести татар», которой отец Юрия Лев «убояся велми».

Преемники Даниила Галицкого, как и он, ездили в Орду. Так, под 1280 г. Ипатьевская летопись сообщает, что князь Лев Данилович «еха к Ногаеви оканьному проклятому помочи собе прося у него на ляхы»725. В волынской Кормчей книге по Арадскому списку сохранилась запись о поездке в Орду в 1286 г. князя Владимира Васильковича Волынского: «Пишущим же нам сии книгы, поеха господин наш к Ногаеви, а госпожа наша остала у Володимири»726.