Москва. Путь к империи

Бояре стояли на своем. Они вынудили тринадцатилетнего человека утвердить противный его душе приговор, и Воронцова отправили вместе с сыном в Кострому. Мог ли не запомнить этого великий князь? Мог ли он простить боярам их своевластие, грубость, дерзость? Не мог! И это должны были понимать те, кто отплясывал над Воронцовым дикую пляску, кто кучковался вокруг Шуйских, явно увлекшихся в своих «подвигах», о которых — это надо помнить! — наслышаны были и князья, и бояре, и дворяне, и воеводы, и купцы, и ремесленники, не исключая смердов и черных людей. Очень часто олигархи совершали в разных странах и в разные времена одну и ту же ошибку: в своем исступленном самомнении, в своей дерзкой гордости, в своих делах и поступках они, игнорируя окружающих их сограждан, противопоставляли себя всему роду человеческому, разжигали губительный для себя же самих огонь ненависти.

Удивительно! Бояре в период с 1533-го по 1546 год сделали все, чтобы озлить, настроить против себя Ивана IV и весь народ московский.

После расправы с Воронцовым они решили заняться «воспитанием» будущего самодержца и воспитывали его в своем духе, разжигая, себе на беду, низменные инстинкты в душе чувствительного князя, пытаясь привязать его к себе. Не получилось. Слишком хороша была память у юного князя, слишком много зла он претерпел от Шуйских и их приверженцев. Иван, не отказываясь от грубых затей, охоты, шумных и уже не детских игрищ, все чаще прислушивался к мнению своих дядей Юрия и Михаила Васильевичей Глинских, людей «мстительных, честолюбивых». Они говорили племяннику о том, что пора ему брать власть в свои руки и самому решать, кого миловать, а кого наказывать.

Слушал их, слушал Иван IV, думку думал, уже не мальчик, но еще не муж, но пока ничего не предпринимал. Вокруг него стали собираться бояре, ненавидевшие Шуйских. Но те, как в свое время Иван Бельский, ничего опасного для себя не замечали. Осенью 1543 года Иван съездил на молитву в Сергиев монастырь, затем охотился, по уже сложившейся традиции, потом были веселые праздники, настало Рождество Христово. Веселым и бесшабашным казался Шуйским Иван IV Васильевич. Никто из них не догадывался в последние месяцы 1543 года, что великий князь уже стал Грозным.

Он созвал бояр в Думу, и вдруг все услышали его твердый, суровый голос, повелительный, жесткий тон. Иван IV в полной тишине сказал, что бояре, пользуясь его малолетством, самовольно властвовали в стране, многих невинных людей убили для собственной выгоды, многих ограбили, восстановили народ против себя и, главное, против центральной власти. Беспрекословный тон, твердость взгляда и мысли, спокойствие и уверенность в сочетании с умеренной, еще не разбушевавшейся страстью могли напугать даже очень непугливого человека. «Повинных в беззакониях много, — продолжил великий князь, — но я накажу только самого виновного — Андрея Шуйского».

Не успели Шуйские отреагировать на эти слова, как к их лидеру подбежали вооруженные люди. Отдать его, свирепого, на растерзание псам повелел великий князь, и приказ его был исполнен мгновенно. Не известно, что за псы терзали князя Андрея Шуйского. В те неспокойные века в Западной Европе, натравливая псов на людей, тренировали их. В войсках конкистадоров, ринувшихся в Америку, «служили» псы-мастифы. По приказу хозяина они набрасывались на местных жителей, никогда собак не видевших, подпрыгивали, огромные, вгрызались зубами в беззащитные животы индейцев, вспарывали людскую нежную плоть и, сочно рыча, пожирали несчастных под дикий нечеловеческий крик. Какие собаки пожирали Андрея Шуйского, летописцы и историки не уточняют, но приговоренному князю от этого было не легче. Тяжелая это смерть, собачья.

Однако первый жестокий приговор никого ничему не научил. То ли не знали олигархи известное еще в V веке до нашей эры во многих странах древнего мира правило: в период нестабильности, смуты не лезь наверх, не высовывайся, живи тихо-тихо; то ли не догадывались, что смута на Руси уже родилась и что породило ее боярское правление, то ли не было у олигархов никакой возможности затаиться, жить в безвестности, жить ради того, чтобы жить; то ли по каким-то иным причинам, но практически никто из бояр не согласился добровольно отказаться от борьбы за власть, от борьбы за влияние на юного самодержца. А тот, ничего не выдумывая, не изобретая, действовал методами и средствами, предложенными ему сначала матушкой Еленой Глинской, затем Боярской думой. Он лишь использовал эти методы и средства все жестче и жестче и все в больших масштабах.