Москва. Путь к империи

Этот спор затеял Леон Баттиста Альберти, уверенный в необходимости и великом благе для общества использования народного тосканского языка в качестве литературного, научного, государственного. Затея Альберти с треском провалилась. Серебряный венок, предназначенный победителю, стал собственностью собора, а латынь надолго заняла прочные позиции в Италии. Хорошо это или плохо? Ответила на данный вопрос история: итальянский язык, поэтический, образный, мелодичный — оперный! — занял подобающее ему место… хотя и с большим опозданием, быть может, потому, что не было во Флорентийском соборе своего царя Ивана, свет Васильевича, который врезал бы жезлом по мрамору пола и крикнул: «Ну, вы, злобесные латинисты, дайте волюшку родному языку!»

Кто поставит последнюю точку?

В творческой биографии Ивана IV есть один печальный штрих: царь не ответил на третье послание Курбского, датируемое 15 сентября 1579 года. Он и не мог ответить, потому что в споре с предателем-диссидентом — прекрасным стилистом, историком, высокоэрудированным писателем, обвинившим Ивана Грозного в злодеяниях, в вынужденном бегстве из страны многих славных и знатных князей и бояр, предрекавшим самодержцу великие беды за гнусные его дела, — крыть русскому царю было нечем. Беды великие действительно начались.

После побед русских войск в Ливонской войне в 1575–1577 годах ситуация здесь резко изменилась. Напуганные успехами царя Польша и Швеция активизировали действия против Москвы. В 1579 году пошел в свой первый поход на Русь Стефан Баторий. Преодолев отчаянное сопротивление противника, он взял Полоцк, а 1 сентября — важный стратегический пункт, крепость Сокол. Понимая, что крупномасштабную борьбу в этом регионе государство не осилит из-за истощения финансовых ресурсов, Грозный предложил Польше мир. Андрей Курбский знал о положении дел в войне.

Тон его третьего послания (и предыдущих двух) был менторским, нравоучительным, поучительным. Вот как он пишет в конце этого послания:

«И если погибают цари и властелины, которые составляют жестокие законы и невыполнимые предписания, то тем более должны погибнуть со всем своим домом не только составляющие невыполнимые законы и уставы, но и те, которые опустошают свою землю и губят подданных целыми родами, не щадя и грудных младенцев, а должны были бы властелины каждый за подданных своих кровь свою проливать в борьбе с врагами…

…А ты еще думаешь, что ради того, о чем даже слышать тяжело и нестерпимо, тебе и воинству твоему будет помогать сила животворящего креста?..

Не губи себя, и вместе с собой и дома своего!

Как говорит Давид: «Любящий неправду, ненавидит свою душу», и тем более залитые кровью христианской исчезнут вскоре со всем своим домом!..»[179]

Уже из этих финальных фраз последнего послания Андрея Курбского ясно, что он пророчествует царю и всем его подданным, залитым христианской кровью, кару Господню.

Известно, что опричнина была уже лет семь как отменена. И хотя Иван IV продолжал, пусть и меньшими темпами, не так широкомасштабно, как прежде, вести политику уничтожения уделов, физического устранения знатных Рюриковичей, но прежних бесчинств, разгула, разврата с 1579 года за ним не числилось. Подустал Грозный сам от себя, и его лучшие телохранители подустали от бесчинств, и вся его страна подустала от него к этому времени. Курбский не просто напоминает жестокому самодержцу о былых преступлениях и, как перед одичалым от гнева быком, играет перед царем красной тряпкой, он, не чувствуя или не желая чувствовать перемены в жизни страны и ее повелителя, продолжает старую песню: христиане, залитые кровью невинно ими убиенных, исчезнут. Исчезли же 1 сентября 1579 года многие, ни в чем не повинные православные христиане, защитники Полоцка, Сокола, других городов. Первый русский «пишущий» диссидент, зная об этом, не выразил жалости к бывшим своим согражданам, не отреагировал на беды русских. Для него гибель христиан являлась обычным, нормальным явлением… не потому ли, что многие простолюдины, принявшие, как это ни покажется неприятным для приверженцев Курбского, опричнину идейно, тоже становились виновными в зверствах собак-грызунов, а значит, и на них, простолюдинов, распространялись «опала» предателя-князя и его пророчества! Подобные опричнине мероприятия без массовой опоры, без согласия (пусть молчаливого) толпы не проходят, тем более в течение семилетнего периода. И это молчание народа — а молчали и холопы, и бояре некняжеского рода — бесило Курбского. Он считал и народ «залитым кровью христиан», и народу он пророчествовал беду великую.

Ивану Грозному, конечно же, хотелось ответить «злобесному» князю не только обличительным словом, но и делами серьезными, государственными успехами. А вот с делами-то у него было плохо в тот момент. Нечем ему было отвечать. Нечем крыть!