Москва-Синьцзин

Но операция «Американка» пошла наперекосяк. Недооценила Вера тихую пожилую леди. Знала, что имеет дело с серьезным кадром, но обманулась внешностью. Думала, что это умная, хитрая старуха, а это баба Яга — Костяная Нога. Устроила погром в Санатории. Всю охрану вместе с комендантом пришлось в землю закопать, назначить новую. Чтоб не выносить сор из избы. Объект повышенной секретности, числится за Особой группой, никто ничего не узнает, но все равно ЧП. У капитана госбезопасности Жильцовой брака в работе быть не должно.

Ничего. Никуда американка не денется. Ее помощница под контролем. Раз она перестала осторожничать, получила задание сопровождать Линдбергов, значит, рано или поздно совершит ошибку. Например, отлучится в уборную. А там сердечный приступ, увезли на «скорой». И поможет найти свою начальницу, никуда не денется. Рано или поздно Баба Яга высунется из чащи. Учитывая новые обстоятельства, нужно будет сразу же ее дематериализовать. Не до экспансии. Уцелеть бы.

— Сиди, жди, — сказала Вера шоферу, выходя из машины у подъезда. — Переоденусь, сделаю пару звонков и спущусь. Бутербродов тебе принесу, ты же не обедал. С колбасой, без масла, так? И подарок захвачу для твоей Марьянки, ей же завтра пять лет.

С сотрудниками она всегда была по-сестрински заботлива, памятлива на мелочи. Это нетрудно, а люди ценят.

— Спасибо, Версергевна, — растрогался Михалыч. Он имел собственных подчиненных, но возить начальницу никому не доверял. За ним Вера была как за каменной стеной. Слежку не прозевает, из ловушки вырулит. Пытался уже Зиновий Ильич устроить дорогой коллеге дорожную аварию. Чует, что Вера к нему подбирается.

Дежурная по подъезду улыбчиво поздоровалась.

— Товарищ Жильцова, вам пакет.

Вынула из ячейки обычный конверт.

В лифте Вера рассмотрела — удивилась. Без сургучных печатей, без штемпелей, без маркировки. Никогда таких не было. Открыть дома, в резиновых перчатках. Говорят, у Энтина в лаборатории разработали ядовитый реактив. Наносится на бумагу, впитывается через подушечки пальцев.

Привычно проверила контрольную нитку на двери. Вошла.

Квартира у Веры была из жиллимита высшего комсостава НКВД. Три комнаты.

Стянула чертовы сапоги, сняла форму. Открыла платяной шкаф, прикинула: зеленое шелковое, белый поясок, чесучовый пиджак, туфли тоже белые. Но сначала душ.

Нет, сначала непонятный конверт.

В перчатках, осторожно, разрезала. Вытянула одну-единственную страничку. Сморгнула.

На страничке было написано: «Shall we continue?»^[10]

Китайская Мата Хари

После ужина в «Тереме-теремке» Эдриан снова спал на кровати, где провела две последние ночи своей жизни Масянь. Он велел прислуге не менять белье. От Масянь не осталось ни запаха, ни даже приставшего к наволочке волоска, но молодой человек надеялся, что может быть, здесь она явится ему во сне. Нет, не приснилась. Исчезла и из этого мира, и из мира сновидений. Остались только вещи в шкафу да чемоданчик с разнообразными профессиональными инструментами, назначение большинства которых Ларру было неизвестно. Он сказал «дорогому учителю» в первый же день их трогательной дружбы, что хочет предать тело напарницы погребению. Доихара ответил, что его люди следов не оставляют. Тех, кто должен исчезнуть, кажется, сжигают, а впрочем он подобными мелочами никогда не интересовался — нужно доверять подчиненным.

Вот огонь Эдриану снился. Ослепительно яркий, но такой холодный, что спящий дрожал под пуховым одеялом. Пламя приснилось и в эту ночь, но впервые оно не леденило, а согревало кровь. Потому что Эдди во сне вдруг догадался: огонь и есть Масянь. Это она прощается с ним, и теперь, когда он это понял, больше уже не приснится.

Он пробудился с лицом мокрым от слез. Было очень рано, солнце еще не взошло, а лишь наполнило комнату предутренним светом, и на этом розовом фоне выделялся силуэт человека, сидящего перед кроватью в кресле.

Эдриан протер глаза, но видение не исчезло, а наоборот стало более явственным. В спальне с каждой секундой делалось всё светлее.

Кто-то сидел, положив ногу на ногу. Посверкивал остроносый лаковый штиблет, складка на брючине была идеальной, правая рука элегантно подпирала подбородок.

Ларр сунул руку под подушку. Он клал туда на ночь маленький плоский «баярд», взятый из чемоданчика Масянь. Но оружие пропало.

Незнакомец поднял левую руку — в ней, небрежно зацепленный пальцем за спусковую скобу, покачивался «баярд».

— Что вам нужно? — спросил Эдриан по-английски.

Правая рука провела по левой брови. Это был условный жест, про который говорил Доихара.

Ларр перешел на японский:

— Я думал, будет женщина… Как вы сюда попали? И зачем вошли, когда я сплю?

Лившийся из окна свет стал из розового золотистым, лицо сидящего обрело четкость. Оно было очень красивым и очень странным — как у бесполых красавцев в японских комиксах.

Странным был и голос — мелодичный и в то же время хриплый. Речь, однако, не женская, а мужская, грубоватая — на японском это две совершенно разных манеры изъясняться, не перепутаешь.