Москва слезам не верит: сборник

— А потому, — директриса была непреклонна. — Человек может получить три высших образования, но вкуса у него от этого может и не прибавиться. Потому что вкус — это не знание и даже не логика, это эмоции. Это как дар писать стихи. А Лыхина берет наши модели и вытравляет из них все оригинальное. Ей хочется чего-нибудь попроще, и она уверена, что этого хотят все. Если бы мы делали электрические выключатели, черт с ними, они чем проще, тем лучше, но ведь мы ищем направление.

— Я как раз и хотел посоветоваться с вами именно по этому поводу, — сказал Бодров.

Бывая в центре, Бодров всегда заходил в республиканский художественный музей. Сейчас было лето, и по музею бродили в основном школьные экскурсии и солдаты.

Бодров медленно шел по залу. Его заинтересовал портрет молодой женщины, восемнадцатый век. И он занялся этой картиной. Сначала он заменил женщине пышные юбки на узкие джинсы, потом убрал лишние, на его взгляд, одежды с плеч. И перед нами предстала юная современница, в одежде которой было три основополагающих пятна: синее, красное и зеленое. Бодров достал из папки цветные фломастеры и сделал наброски.

В следующем зале было совсем пусто. Только у одного полотна, которое было упрятано в нишу, толпилось не менее полувзвода солдат. Бодров подошел. Полотно называлось «Римлянки в бане». Нагие римлянки восседали на мраморной скамейке, вероятно, после парной. Солдаты стояли перед картиной в благоговейном молчании.

И Бодров занялся римлянками. Он их начал одевать. Появились современные платья, юбки, джинсовые сарафаны, сумки. Теперь они напоминали сегодняшних студенток на отдыхе. Мешал только голый младенец. Бодров попытался и его одеть, но, подумав, убрал совсем. Одной из студенток он дал небольшой транзисторный приемник и включил ритмичную музыку.

… Потом Бодров звонил кому-то из телефона-автомата. Потом он зашел в гастроном и взял бутылку коньяку. Потом подошел к новому двенадцатиэтажному дому, проехал в просторном лифте и нажал на кнопку звонка. Дверь открыл молодой человек. Назовем его Викторовым.

— Привет науке, — сказал Бодров.

— Здравствуй, учитель! — ответил Викторов.

— А почему учитель? — удивился Бодров.

— Потому что профсоюзы — школа коммунизма. Мы в институте только так профорга и называем. А как тебя зовут, уже знаешь?

— Сережей. Говорят: идем к Сереже.

— Ну, это панибратство, — рассмеялся Викторов. — С этим надо бороться беспощадно.

Викторов раскупорил коньяк, достал лимон, сыр.

— Удобно живешь, — заметил Бодров, осматриваясь.

— За то и боролись, — ответил Викторов.

— А как Вера? — спросил Бодров. — Сходиться снова не собираетесь?

— Она уже вышла замуж.

— Не жалеешь?

— Ты же знаешь, я никогда не завидовал чужим успехам. Лучше расскажи о себе. С чего начал на новом поприще?

— Я ведь только приступил, А фабрика в большой дыре… Заговариваемся…

— Как известно, все начинается с идеи. Начни шить что-нибудь такое, чтобы слух пошел по всей Руси великой. Чтобы о твоих изделиях узнали во Владивостоке, чтобы твои изделия спекулянтами перепродавались втридорога. Короче, создай фирменную одежду. Фирму, как говорят нынче некоторые, и чтоб такой ни у кого не было.

— Попробуем. Лыхина хочет увеличить в три раза пошив из джинсовки.

— Почти наверняка прогорите.

— Почему?

— А сам не знаешь? Наша джинсовая на сегодняшний день ни к черту не гадится. Есть два-три комбината, которые соответствуют, но вы эту ткань еще не скоро получите. По мировым стандартам джинсовая ткань должна быть не менее пятисот граммов на метр. У нас и трехсот не наберется. Слишком легкая. Не будут брать. Если только деревня.

— И деревня не особенно берет, — заметил Бодров.

— Туго тебе придется, туго, — вздохнул Викторов. — И, понимаешь, я почти не вижу выхода на ближайшее десятилетие.

— Выход всегда есть, — не согласился Бодров. — Его надо только не закрывать самому. А как у тебя-то?

— У меня все путем. Исследуем. Правда, эти исследования никому не нужны.

— Почему?

— Откуда я знаю? Три месяца сидели на фабрике «Первое мая». Руководство прочитало, поахало и положило в стол.

— А чего ахали? — заинтересовался Бодров. — «Первое мая» — почти как наша «Коммунарка». Условия сходные. Поделись.

— Картина, в общем-то, знакомая. Все наши опросы и анкетирования показали, что многие женщины на первое место ставят семью, что бы мы там ни говорили об удовлетворенности работой, возможностях карьеры, совершенствовании. И это надо учитывать в первую очередь.

У тебя есть эти исследования? — спросил Бодров.

— Есть.

— Дай посмотреть.

Викторов нашел стопку сброшюрованных листов, и Бодров углубился в их изучение.

— Ты все будешь читать? — спросил Викторов.

— Все. — Бодров завалился на диван. — Мне это очень интересно. У нас почти одинаковые условия.

— Ну, у меня тоже есть что почитать, — оказал Викторов и тоже лег на тахту и раскрыл другую папку.

Некоторое время они лежали молча, слышен был только шелест переворачиваемых страниц. Потом Викторов приподнялся и удивленно спросил:

— Что случилось?

— А что? — не понял Бодров.