Кондукторши знали все. Как куда проехать, где и на что лучше пересесть, как сократить путь или наоборот — увидеть, между прочим, самые интересные места. В одном они были непреклонны: никаких старых названий. Только новые. Только революционные, а иной раз и с объяснением, что стояло за революционным названием. Мало ли что был испокон веков на Пятницкой улице Курбатовский переулок — Маратовский, и никаких разговоров. Марат! Это же такой большой революционер. И кондитерская фабрика Иванова — Маратовская, и магазин-распределитель напротив нее фабричный — тоже Маратовский. Оно верно, что с пассажирами не больно сладишь. На вопрос ответишь правильно, а тут же кто-то спросившему подскажет: вам Курбатовский? Так это и есть Маратовский — между Пятницкой, Малой и Большой Ордынкой. Словно любуются этими отжившими именами.
Особенно настойчиво предлагали трамвайные кондукторши Добрынинскую площадь, следующую остановку после Маратовского. Так вот, никто не повторял: так и оставалась все годы Серпуховская. Одним словом, Серпуховка.
Отличались собой моторный вагон и «прицепа» и по возрасту пассажиров. Кто постарше, ничего, кроме моторного, не хотели знать: там для них и специальные места были обозначены. «Прицепа» оставалась молодежной. Диваны в ней шли по бокам вагона, так что сидючи можно было добрался от одной площадки до другой: только успевай передвигайся. «Глазков» нельзя было делать, зато и кондукторши не успевали слишком строго следить за пассажирами, находившимися в постоянном движении. Им ведь приходилось первым дергать за веревочку звонка, проведенного к кондуктору моторного вагона, да еще следить за «колбасой» — буфером, на котором обязательно зимой и летом примащивались мальчишки. Вот это было настоящим геройством — доехать на «колбасе» да еще лихо скатиться с нее прямо у собственного дома! Наш трамвай — московский!
Но настоящим предметом мальчишеской зависти были вагоновожатые. До войны — мужчины, начиная с войны — одни женщины. Восседавшие перед контроллером на высоченном винтовом табурете, никак не прикрепленном к постоянно качающемуся полу из мелко набранных реек. Вот только приходилось ли им все часы работы по-настоящему сидеть? Присаживались на свой трон они бочком, так чтобы правая нога все время оставалась на педали огромного оглушающего звонка. Да к тому же не на всех стрелках их ожидали стрелочники. Стрелок было множество, и на многих вожатый останавливал поезд, слезал со ступенек и с небольшим ломиком в руках направлялся к стрелке. Пока дойдет, пока повернет, пока снова вскарабкается. Особенно зимним временем. Да еще, усаживаясь, постарается подоткнуть со всех сторон полы форменной черной шинели с выцветшими петлицами, разбухшей от поддетых под нее кофт, ватников, платков.
И как-то никому не довелось сказать, сколько настоящего человеческого мужества было у этих женщин. Не пугались разрывов падающей рядом бомбы. Не кидались прятаться от летевших осколков. Первыми помогали своим пассажирам спрятаться в бомбоубежищах (хоть делали это москвичи в большинстве своем куда как неохотно!), кому-то донести вещи, кому-то довести ребенка, а сами возвращались к своим поездам, оставались поблизости от них. «Техника ведь. Как же ее без присмотра...» И вопрос малышу в детском саду: «Кем хочешь быть?» — «Вагоновожатым!»
Особое место в городском хозяйстве Москвы занимали трамвайные парки, получившие в годы первых пятилеток название депо. Первый парк — Миусский был создан в 1903 г. на основании парка конок. За ним были созданы парки Пресненский (в дальнейшем — Краснопресненский), Новосокольнический (позднее — имени доктора И.В. Русакова), Рязанский, Золоторожский (после смерти С.М. Кирова получивший его имя), Замоскворецкий (носивший имя П.Л. Апакова, отсюда — Апаковское, в московском обиходе, депо), Уваровский (получивший имя работавшего в нем и погибшего в боях гражданской войны слесаря того же депо И.И. Артамонова, впоследствии — Троллейбусный парк № 5).
С началом Первой мировой войны в мастерских трамвайных парков Москвы производились боеприпасы и вооружение.
В течение 20—З0-х гг. сооружаются новые парки — имени Н.Э. Баумана и Октябрьский, старые реконструируются. С развитием троллейбусного движения в Москве под троллейбусные депо переоборудуются Артамоновский и Миусский (ныне — № 4), носивший имя работавшего там слесаря, участника Декабрьского вооруженного восстания 1905 г. П.М. Щепетильникова, после побега из таганской тюрьмы эмигрировавшего за границу.