Москва - столица

За прошедшие годы изменилось слишком многое, и прежде всего условия осуществления любого проекта. Стал ли он безусловно нереальным? На это есть ответ в работах Корбюзье: «Кто будет платить за постройку этих огромных деловых зданий? Пользующиеся ими. Их в Париже легион — тех, кто пойдет на покупку под конторы 50, 100, 200, 1 000 квадратных метров площади. Собственниками небоскребов и являются пользующиеся ими. Однако есть очень много таких, кто не может располагать капиталами, представляющими часть их собственности в небоскребах... Тогда они являются только съемщиками». Точку зрения Корбюзье разделяли многие из его современников: поставить в центре Парижа 20 небоскребов — значит защитить город от варварских разрушений, создав необходимые новые площади. В конце концов, все эти абсолютно актуальные для наших дней и финансовой ситуации предложения еще в 1933 г. были опубликованы в Москве в переводе классического труда зодчего — «Планировка города».

Недавно в печати появилось выражение: «Москва — город неосуществленных проектов». Если это и правда, то нельзя забывать, что неосуществленные архитектурные проекты входят в историю архитектуры и оказывают на нее самое непосредственное влияние. Так было во Франции с гениальным Леду, с тем же Корбюзье или нашим Константином Мельниковым. Так или иначе они становятся выражением творческого потенциала города, национальной культуры и представлений о человеке. Пожалуй, для России это всегда было и остается главным — Человек.

САМАЯ МОСКОВСКАЯ...

Во дворах Октябрьского поля пылилось московское лето. Жухлые листья, истоптанные добела тропки, серый асфальт... Скрипела полусломанная перекидная доска на забытой детской площадке. Громоздились у контейнеров груды бумаг. Лаяла собака. Спешили люди.

От станции метро дорога петляла среди одинаковых кирпичных домов с одинаковыми балконами и взъерошенной зеленью американских кленов, сумевших так быстро вырасти, но так и не полюбившихся в старом городе. Те же дома выстроились вдоль маленькой улочки, замыкавшейся глухим забором невидимого завода. Наспех положенная поперек тротуара красная ковровая дорожка выглядела до крайности нелепо. Прохожие смотрели на нее и только потом — на распахнутую дверь первого этажа, которая по нехитрому замыслу «типовых» строителей должна была служить дверью неприютного затхлого магазина. На этот раз по счастливой случайности его место заняла районная галерея. Пресловутая перестройка когда-то начиналась с освободившихся стен, где каждый спешил повесить свои картинки. Главное — свои. Неважно — талантливые или не талантливые, профессиональные или самодеятельные, отмеченные художественным вкусом или этому вкусу противопоказанные. Так приходило, пусть ни на чем не основанное, ощущение свободы.

Особняк Второва на Спасопесковской площадке

На былом Ходынском поле случилось непредвиденное: место живописи заняли фотографии. С русскими и нерусскими сюжетами, пейзажами, архитектурными мотивами. Не всегда мастеровитые, но непременно трогающие сердце и вызывающие желание вдуматься, понять, что же именно привлекло глаз автора. Фотообъектив возвращался снова и снова к уголку оконницы, изгибу чугунной решетки, строю уютных колонн.

Виновница торжества была счастлива. Уютная пожилая женщина с деловой походкой и крепким пожатием руки напоминала первых школьных учительниц и уж никак не дипломатических дам. Кто бы заподозрил в госпоже Мэтлок супругу посла Соединенных Штатов! Она с пристрастием допрашивала о впечатлениях от своих любимых снимков и настаивала на замечаниях: «Они мне нужны для работы! Не может же вам нравиться все... И кстати, знаете, я никак не могу приняться за наш Спас-хауз. Он так красив! Пожалуй, слишком красив для снимков. У нас такой дом был бы редкостью. У вас иначе, не правда ли? И у него должна быть необычная история. Вы не знаете ее? Не могли бы рассказать для нас? Или для всех? Мне никто не смог найти никакой литературы по нашему дому. Разве Спас-плац не целая особенная страна даже по сравнению со старым Арбатом?»

«Спас-плац» — Спасопесковская площадь...

Наконец-то для Василия Дмитриевича Поленова настало время, когда он мог заняться живописью. За плечами осталась сербская и болгарская война — в 1876 г. он уехал добровольцем в армию генерала М.Г. Черняева. «Мне припомнился Кутузов в «Войне и мире», — писал художник о своем генерале. И еще: «Все ждут перемирия, а потом и мира; неудачная война всем надоела...» По приезде в Москву Поленов снимает квартиру в центре — в Трубниковском переулке, 7. И из окна пишет свой «Московский дворик», получающий одобрение самого Павла Петровича Чистякова. Единственный учитель художника, он тоже добрался до старой столицы и даже остановился у Поленова. Картина понравится ему («Самая московская!»), и он не забудет осведомиться о ее судьбе по возвращении в Петербург в мае 1778 г.: «Напишите мне, продалась ли ваша картина?»