Москва–Таллинн. Беспошлинно

Вне постели Ядранка, если не смотрела телевизор и не листала женский журнал с чашкой кофе в руке, то просиживала часы в парикмахерской, бродила по магазинам в поисках одежды, лежала в ароматной ванной, что-то втирала, брила или выщипывала. Стаса это не раздражало: словно его подруга, вкладывая время и деньги в укрепление формы тела, тем самым укрепляла и его. Он стал думать, что образованность, умение себя вести — все это он постепенно сможет ей привить. Верил, что его нежность со временем сможет сделать ее более утонченной. А пока — пусть Ядранка наслаждается комфортом, который он способен ей дать.

Варвара приняла их сожительство без комментариев. Однако само собой подразумевалось, что Ядранка будет как и раньше дважды в неделю помогать ей с уборкой. Стас пробовал поговорить с матерью, но та поставила его в тупик прямым вопросом: чем так занята Ядранка, что ей трудно немного поработать? Платит ли мать теперь за уборку — Стас так и не смог понять, обе женщины старательно избегали разговоров о деньгах.

Он сказал своей подруге:

— Можешь и не ходить к моей матери, если не хочешь.

В ответ Ядранка опустила глаза и пролепетала:

— Важи, важи, — и через несколько дней снова занялась уборкой у Варвары.

Стас расценил это как следствие патриархального воспитания, когда о стариках принято заботиться. К Небу он за это время не возвращался, работал для «глянцевых» журналов, потому что денег требовалось больше.

За три месяца Мила позвонила несколько раз, но Стасу казалось, что если уж встречаться, то надо рассказать обо всем, и пока не находил слов для такого разговора.

* * *

В конце октября Леха пригласил на презентацию альбома, посвященного средневековым донаторам. Из Таллиннских материалов и фото, сделанных в других европейских городах, Леха смонтировал фильм.

Стас только что вернулся из командировки в Китай, приходил в себя с трудом, три дня провел постели с Ядранкой, выбираясь лишь чтобы выйти поесть в ресторане. Ядранка тоже расслаблялась, у нее не возникало желания навести порядок в их жилище или купить продукты и приготовить что-нибудь, дабы сэкономить.

К Лехиной презентации она готовилась два дня. Их появление вдвоем произвело впечатление и на мужчин, и на присутствующих дам: Ядранка на каблуках была выше всех женщин, брюки и короткая кофта облегали фигуру, шевелюра походила на прическу африканской принцессы, выкрашенной в блондинку. Дополняли впечатление выгнутая спина, привлекательная попа, крупные украшения и победительный взгляд. Стас невольно подобрал живот и приобнял спутницу. Подходили знакомые, среди них известные фотографы, все пялились на девушку Стаса.

Происходило все в небольшом обшарпанном помещении состоящем из холла с раздевалкой, зала мест на сто, крошечного бара. По четвергам там, рядом с Пушкинской площадью, поэты и писатели собирались каждый четверг. Порядок был такой: сначала часа два слушали выступающего, по очереди выходя покурить. В это время в буфете готовились выпивка и бутерброды. После основной части программы публика со стаканчиками в руках равномерно распределялась между курилкой и буфетом, и начинались бесконечные разговоры.

В конце восьмидесятых в Москве было много богемных вечеринок. Агонизирующая социалистическая система, выделяя энергию распада, способствовала появлению избыточного числа художников, поэтов, писателей и музыкантов, смена общественного строя сопровождалась мощной волной творчества. Двадцать пять лет спустя в меркантильной Москве ХХI века условия жизни для творцов оказались гораздо более жесткими, так называемые «свободные рыночные отношения» не способствовали выживанию маргиналов, во всяком случае, в России. Совершенно непонятно, каким образом этим поэтам и странным людям их круга удалось пережить последние годы, Стаса бесконечно удивляло, что в Москве все еще можно найти людей, способных обсуждать принципы перевода Катулла или трактовку записей в альбоме Виллара Д’Оннекура. Даже во время выступления поэта-авангардиста, нараспев читающего свои стихи, и его подруги, выкрикивающей что-то пронзительно-нечленораздельное под собственный аккомпанемент на балалайке, в заповедном зале на Пушкинской трудно было найти свободное место.

Стас иногда задавался вопросом: сам ли человек выбирает, будет он зарабатывать деньги, жить в комфорте — или же прозябать, почти нищенствовать, вдоволь рассуждая о средневековой архитектуре и древней музыке? Наслаждаться темными по смыслу, но увлекательными беседами с друзьями? Кем сохраняется квота в обществе на нищих интеллектуалов, поэтов и писателей?

Если принять, что общество есть живой организм, то клетки ему нужны разнообразные, не может оно состоять сплошь из юристов, бухгалтеров, многочисленных охранников и менеджеров по продаже всего подряд. Должен кто-то оставаться и не практичным. Беспечным. Как выразился неизбежный Пушкин устами якобы Моцарта:

Нас мало избранных
Счастливцев праздных

Сам Стас радовался, что ему позволено идти «срединным» путем: пребывать в относительном достатке, но и думать иногда о НЕБЕ.