Противодействие Феогносту со стороны Новгородского архиепископа могло быть вызвано неблагословением митрополита, который желал получить плату за поставление архиепископа. Основания для этого были: ведь, покидая кафедру, владыка принял схиму, и возвращаться после этого ему воспрещали канонические правила. Моисей же не считал себя обязанным ждать благословения, чтобы занять кафедру во второй раз. Новгородский владыка решил одним ударом разрубить гордиев узел политических проблем северной метрополии. Здесь, на наш взгляд, сказалась его склонность решать дипломатические задачи слишком прямолинейно, в отличие от Василия Калики, умевшего лавировать. Такие действия были явным политическим просчетом: получив моральное удовлетворение от временной победы, архиепископ (да и сам Новгород) ничего не выиграл практически, тем более что были все основания для повышенных требований к возвратившемуся Моисею[234]
. Значительно больше пользы из временного ослабления Москвы после смерти Симеона Гордого и Феогноста можно было извлечь не явным противодействием ее планам и конфронтацией, а вымогая уступки и льготы методом осторожного дипломатического шантажа.Однако в первое время казалось, что в целом политика Моисея приносит плоды: возвращение Алексея задержалось, Константин Суздальский хотя и не получил старшинства, но и «размирение» с Иваном Московским не повлекло никаких санкций («И пребыша без мира новгородци с великимъ княземъ полтора года,
Со временем, однако, стало ясно, что добиться независимости от митрополита и Москвы Моисей не смог: власть Москвы укреплялась, а с берегов Босфора пришло разъяснение к ранее полученным грамотам, уничтожавшее их суть (автономию от Русского митрополита). В Константинополе не могли предоставить независимость от митрополита Новгородскому владыке без особенно важных причин, ибо это нарушало «принцип иерархической подчиненности», «составлявший сущность порядка церковного строения» на Руси той эпохи [Костомаров 1994: 426]. Моисей понял, что достиг не столь многого, как думалось сначала, и, видимо, терял опору своей власти, а лавировать, как Василий Калика, не умел [Хорошев 1980: 71]. Это и заставило его окончательно покинуть кафедру.
А из византийской столицы тем временем вернулся после поставления новый митрополит.
Московский великий князь и церковь
Правление митрополита Алексея (1353–1378 гг.) пришлось на очень сложный и одновременно очень важный период истории нашего Отечества. Именно тогда окончательно определился центр, вокруг которого объединятся некогда разрозненные русские земли. Кто сможет сплотить их вокруг себя: Москва, Тверь или, может быть, литовские князья, присоединявшие к своему постоянно крепнувшему государству новые и новые города, бывшие когда-то частью Руси Киевской? Окончательного ответа на этот судьбоносный вопрос история в те годы еще не дала, впереди были десятилетия борьбы; и роль в этой борьбе митрополита – духовного владыки, имевшего огромный нравственный авторитет, – была совершенно особенной.
В период правления Феогноста церковь стала намного более независимой по отношению к обществу, в то же время она сохраняла независимость и от великокняжеской власти. Свидетельство тому – интердикты, наложенные на Псков и Москву. Политика Ивана Калиты в отношении митрополита была очень взвешенной: он старался не испортить с ним отношения, умел привлечь его на свою сторону, устраивая дело так, что его акции не только не противоречили интересам Феогноста, а наоборот, были выгодны для первоиерарха. Симеон Гордый был менее щепетилен, но и ему в конечном счете пришлось считаться с силой власти высшего духовенства. Такому положению способствовала и независимость главы Русской церкви при поставлении от светской власти: Константинополь выбрал Феогноста по собственному усмотрению, видимо, совершенно не считаясь с мнением русских князей. Положение его преемника в этом смысле было более сложным, ведь Алексей был удостоен хиротонии во многом благодаря поддержке московского светского властителя. К тому же новый митрополит происходил из рода, тесно связанного с Московским княжеским домом.
Личность Алексея особенно любопытна уже потому, что это первый митрополит, о жизни которого до его возведения в высокий сан у нас имеется достаточно подробная информация. Сведения о нем содержатся в летописях, но особенно важным в этом отношении является его житие. Именно оттуда мы узнаем многие факты биографии митрополита, разумеется, при этом необходимо учитывать специфику этого памятника, предназначенного прежде всего для панегирического восхваления святого Алексея. И тем не менее обратимся к тексту жития.