Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Симеон едва ли был заинтересован в ущемлении прав церкви. На наш взгляд, справедливо мнение Б. В. Кричевского: «Богатство Русской православной церкви, поддерживающей великого князя, являлось одним из гарантов устойчивости его власти» [Кричевский 1996: 118–119] (впрочем, настолько, что Симеон не возражал увеличить великокняжескую юрисдикцию за счет церковной). Некоторое охлаждение отношений Феогноста с Московским князем после смерти Калиты (в том числе и из-за уменьшения митрополичьей юрисдикции, о чем говорилось выше) не привело, однако, к разрыву. В 1347 г. по просьбе Симеона было наконец восстановлено единство Русской митрополии[227]. Для доказательства прав Феогноста канцелярия митрополита подготовила выписку о поставлениях епископов как в северные земли Руси, так и на Галицию, и на Волынь, соответствующий перечень был отправлен патриарху [Васильевский 1888: 457]. Поводом для посольства в Константинополь стало получение разрешения на третий брак Симеона [Голубинский 1997в: 161; Соколов 1913: 300–301], хотя большее значение имело даже не оно, а санкционирование расторжения второго, ибо бывшая супруга старшего Калитича Евпраксия Федоровна была жива (князь отослал ее к отцу в 1346 г.) и впоследствии даже вышла замуж [ПСРЛ, т. VII: 210]. Была также прозондирована почва относительно назначения преемника Феогноста – ведь для Симеона имело смысл хлопотать о единстве митрополии лишь при условии выдвижения выгодного ему кандидата [Соколов 1913: 301]. Таковым и являлся сын московского боярина Федора Бяконта Алексей, который, возможно, был связан личной дружбой с отцом Симеона Иваном Калитой и выступал в роли личного советника по церковным вопросам [Григорьев 1997: 30–31]. Как видим, цели митрополита и князя были взаимовыгодными: единая Русская митрополия с приемлемым для Москвы политическим курсом и улаживание семейных дел Симеона. Именно этим можно объяснить тот факт, что хотя отношения светского и духовного владык в то время «не могли быть особенно сердечными», они все же находили возможности для компромисса[228] [Соколов 1913: 301].

Разлад было наметился после третьего брака Симеона, о котором, если верить Рогожскому летописцу, он не уведомил митрополита, и тот затворил церкви: «А женился князь великии оутаився митрополита Феогнаста, митрополитъ же не благослови его и церкви затвори, по олна посылали въ Царьгородъ благословениа просить» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 57]. Феогност, возмущенный пренебрежением к себе и требованиям церкви, показал тем самым свою власть и одновременно объективность: интердикт на этот раз был направлен не против врагов великого князя, а против самого московского властителя, нарушившего церковные установления. Силу иерарха почувствовали на себе и клирики, способствовавшие этой свадьбе: например, пострадал Стефан – брат Сергия Радонежского и духовник великого князя [Борисов 2001: 115]. Скорее всего, митрополит не сомневался и в поддержке патриарха. Симеон же в такой ситуации имел все поводы для беспокойства: его сын мог оказаться незаконнорожденным, то есть лишенным в глазах духовенства законных прав наследника. Кроме того, рушилась политическая московско-тверская система, направленная против Литвы, которую Симеон пытался создать этим браком [Борисов 1986: 69]. Потому и была найдена взаимовыгодная форма для посольства в столицу Византии. К слову, грекам не могло не польстить обращение Симеона к центру православия в трудной матримониальной ситуации [Кричевский 1996: 120]. Просьбы к Константинополю подкреплялись материальными подношениями: были выделены средства на ремонт рухнувшей в 1345 г. восточной апсиды собора Св. Софии [Голубинский 1997в: 162], видимо, в сборе денег принял участие и Феогност, который имел право привлечь к этому и других епископов, в том числе наиболее богатого из них – Новгородского.

Объединению митрополии благоприятствовала позиция Любарта Гедиминовича, который теперь искал сближения с Москвой [Соколов 1913: 303] (в 1349/1350 г. он женится на племяннице Симеона [ПСРЛ, т. VII: 215; т. X: 221]). Да и сам патриарх Исидор (1347–1349), по-видимому, питал особое расположение к Руси. Во всяком случае об этом прямо говорит Стефан Новгородец[229], посетивший Константинополь как раз в период правления Исидора (в 1348 или 1349 г.[230]). В 1349 г. Феогност вернулся из Волыни, где он входил в управление землями, вернувшимися под его руку [Павлов 1894: 17]. Ситуация там была сложная из-за насаждения католицизма Казимиром Польским [ПСРЛ, т. X: 221], который обращал православные храмы в костелы, мотивируя это тем, что прежде так и было [Соколов 1913: 310–311]. Феогност мог также способствовать браку Любарта с дочерью Константина Ростовского.