Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Вернемся к рассмотрению деятельности митрополита Феогноста. Важным моментом в укреплении положения Москвы стала канонизация митрополита Петра в 1339 г. После прославления «гроб святого Петра… стал твердым краеугольным камнем для нее в ее стремлении к политическому возвышению» [Голубинский 1997в: 152]. Феогностом руководило желание прославить чудеса угодника, не забывал он, конечно, и о помощи Москве [Голубинский 1997в: 151; 1998а: 67]. Действительно, «именно применению канонизации (не только Петра. – Р. С.) Москва в некоторой степени была обязана переносом митрополичьей кафедры из Владимира в Москву» [Хорошев 1986: 92]. Вместе с тем митрополит преследовал сугубо церковные цели: была сделана попытка упорядочить процедуру прославления святых для общерусского почитания (это относилось к юрисдикции патриарха, у которого испрашивалось благословение), повышался статус самого Русского митрополита, так как святым был объявлен его непосредственный предшественник [Кричевский 1996: 55]. Кроме того, с открытием Галицкой митрополии Феогност оказался более привязан к Северо-Восточной Руси, а значит, и к Москве, что также способствовало прославлению Петра [Соколов 1913: 283], а происхождение святого из Галиции могло хоть как-то способствовать сближению Северной и Южной Руси [Хорошев 1986: 98]. Канонизация, бесспорно, стала событием «большого идеологического и политического значения»[224] [Кучкин 1982: 71] и, разумеется, должна была способствовать будущему объединению Руси вокруг Москвы [Хорошкевич 2003: 165]. В летописях можно проследить закономерность в представлениях общества того времени: Бог мог удостоить тот или иной город могилой святого епископа, а мог, наоборот, лишить горожан такой привилегии за какие-либо грехи. В этом заключалось сакральное значение переезда митрополита в Москву и захоронения его потом в этом городе [Щапов 2004б: 99].

Канонизация Петра не сопровождалась открытием мощей святого [Голубинский 1998а: 67–68]. Видимо, Феогност не желал в тот момент из-за возможных эксцессов проводить освидетельствование мощей. С этим связано, вероятно, и сохранившееся в «Отрывках» В. Н. Бенешевича извлечение из Поучения, согласно которому нетленность останков – совершенно не обязательный признак святости [Приселков, Фасмер 1916: 6, 21]. Конечно, канонизация Петра «не была единоличным деянием Феогноста», а была подготовлена чудесами у гроба святителя, местной канонизацией на Соборе 1327 г.[225], строительством каменного храма над его могилой [Борисов 1986: 63–64]. Ей содействовали и другие иерархи, например, Прохор Ростовский. Феогност, обратившись в Константинополь, возвел почитание Петра на новый, более высокий уровень. Усопший митрополит стал общерусским святым, и отныне любая хула на него, а значит во многом и на его поступки, которые часто были выгодны потомкам Даниила Александровича, должна была носить характер святотатства. Москва же в таких условиях становилась «местом паломничества и поклонения для всех русских людей» [Абрамович 1991: 22].

В 1342 г. хан Джанибек, выдав Феогносту новый ярлык, ограничил права духовенства – «попытался внести новый порядок в отношения ханской власти к Русской церкви». Его ярлык говорил лишь о свободе от пошлин, не упоминая даней, и, как следствие, не содержал ссылок на узаконения Чингисхана. Были и другие ограничения: суд митрополита перестал быть независимым, не упоминалась свобода от постоя [Приселков 1916: 72–78]. Все это согласуется с сообщениями летописи: «Того же лета приде изо Орды отъ царя Чанибека Феогнастъ, митрополтъ Киевский и всеа Русии, ходил о причте церковнемъ… Неции же Русстии человеци оклеветаша Феогнаста митрополита ко царю Чянибеку, яко “много безчисленно имать дохода, и злата, и сребра и всякого богатства, и достоитъ ему тебе давати во Орду на всякъ годъ полетныа дани”. Царь же проси у митрополита полетныхъ даней; митрополитъ же не вдадеся ему въ таковая. Царь же про то дръжа его в тесноте, митрополитъ же царю, и царице и княземъ роздаде 600 рублевъ; и тако отпусти его царь со всеми его сущими на Русь, и прииде здравъ со всеми своими» [ПСРЛ, т. X: 215][226].