Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Справедливо, на наш взгляд, объяснение пастырским долгом Феогноста и отпевание им тел Александра и его сына, убитых в Орде в 1339 г. [Кричевский 1996: 112–113; ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 51]. Эта акция не свидетельствовала о конфликте с московским князем, который не мог и не хотел потребовать от митрополита отказа от исполнения своих обязанностей. Кстати, произошло это отпевание вновь во Владимире [ПСРЛ, т. XV: стб. 420]. И снова митрополит использовал особый статус этого города: встреча здесь тела князя означала лишь желание первого из русских иерархов отдать последние почести почившему князю. Участие в похоронах в Твери могло быть истолковано как выражение симпатий к этому городу. Встреча тела где-то еще, кроме Владимира, была бы не столь торжественной и запоминающейся. Так Феогност выполнил свой долг, пресекая церемонией отпевания любые толки о подчинении его московским князьям, и одновременно не связал себя с проигрывающей тверской партией, сумев не поссориться с Москвой.

Как мы уже сказали, Новгород не помог Калите против Александра, и это вызвало конфликт. С данным конфликтом Л. В. Черепнин – как нам кажется, справедливо – связывал выступление «крамольников» против новгородского архимандрита Иосифа, произошедшее в том же году («том же зимы»), что и «размирение» Ивана Даниловича с Новгородом [Черепнин 1951: 116–117; 1960: 505]. «Наважениемь диаволимъ сташа простая чадь на анхимандрита Есифа, и створиша вече, запроша Есифа въ церкви святого Николы; и седоша около церкви нощь и день коромолници, стрегуще его» [НПЛ: 347]. Дело в том, что Калита особенно опекал Иосифа, в частности, он наделил его монастырь определенными земельными льготами на Волоке. При этом князь уже предвидел скорое противостояние с Волховской столицей – на это указывают слова грамоты: «А коли розмирье князю великому съ Новымгородомъ, а тогды ихъ (жителей сел Юрьевского монастыря. – Р. С.) въ безадщину не ставити, ни обидети ихъ въ то время…»[220] Л. В. Черепнин полагал, что пожалование Калиты Юрьевским монахам было вызвано желанием Ивана Даниловича «укрепить свои позиции в пределах Волока Ламского», князь сознательно, как считал историк, стремился усилить позиции своей администрации на Волоке и тем самым увеличить собственные великокняжеские права в самом Новгороде [Черепнин 1951: 116–117]. Соглашаясь с политической подоплекой данного пожалования, мы все же полагаем, что главной целью Калиты было вовсе не завоевание прочных позиций княжеской администрации на Волоке, обеспечить которое эта грамота, конечно, не могла: перемещение населения, пусть даже привлекаемого льготами, требовало немало времени, да и гарантии, что всех поселившихся на монастырской земле удастся подчинить княжеской администрации, конечно, не было. А вот получить собственных влиятельных сторонников в лице монахов Юрьевского монастыря и его архимандрита эта грамота, безусловно, позволяла.

Архимандрит Новгорода обладал значительной властью, он был зависим от владыки лишь в церковно-канонической сфере, то есть обладал широкой административной автономией от архиепископа. Значительна была роль архимандрита и в городском управлении: ему подчинялось черное духовенство[221]. Иван Калита, конечно, понимал важность налаживания отношений с Юрьевским архимандритом и братией монастыря, на это, видимо, и были направлены его пожалования. Все это вызвало недовольство «крамольников»[222], «простой чади»; иначе говоря, если данная гипотеза верна, низшие социальные слои общества в тот момент были особенно настроены против Москвы и ее сторонников. Вероятно, поэтому Иосиф и потерял власть, его заменил прежний архимандрит Лаврентий, и лишь после смерти последнего, произошедшей через год, Иосиф опять сумел вернуться в Юрьевский монастырь [НПЛ: 100, 347, 349].

Н. А. Казакова и Я. С. Лурье связывали злоключения архимандрита Иосифа с набиравшим силу критичным отношением к церкви широких слоев древнерусского общества. На наш взгляд, это выступление «крамольников» доказывает не столько наличие антиклерикальных настроений, сколько опровергает тезис самих исследователей о том, что «новгородская церковь непосредственно стояла у руля государственного управления» (см.: [Казакова, Лурье 1955: 37, 21]). Как видим, «руль» в руках иерархов держался не так уж и прочно.