Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

Вообще, Василий Калика предстает перед нами со страниц новгородской летописи как талантливый дипломат. Мы не можем согласиться с тем, что он придерживался какой-то конкретной политической установки: он не был ни ярым сторонником Москвы (см.: [Казакова, Лурье 1955: 36]), ни ее последовательным противником (см.: [Клибанов 1960: 140]); более гибкий, он прекрасно умел лавировать, извлекая пользу для Великого Новгорода. А ведь внешнеполитическую ситуацию того времени нельзя назвать спокойной. «Тишина великая» на Руси требовала финансовых вливаний в Орду. Это порождало противоречия с Москвой, в спор вмешивалась Литва, постоянно стремился увеличить свою независимость Псков. Да к тому же внутри самого Новгорода в XIV в. стало отчетливо заметно социальное противостояние. И в этой ситуации в полной мере раскрылся талант владыки Василия как политика. Ниже мы увидим, в чем конкретно это выразилось.

Иван Калита постоянно наступал на новгородские вольности. «В его действиях явственно заметны черты, ставшие со временем традиционными для московских князей: неторопливость, последовательность, тщательное идейное обоснование». Он стремился представить новгородцев изменниками общерусскому делу, подобно тому, как в будущем это не без успеха будет делать Иван III [Борисов 1999: 285]. Но у него был достойный противник – Василий Калика, один из самых талантливых русских дипломатов XIV в.

В 1332 г. (6840), вернувшись из Орды, Иван Данилович потребовал у Новгорода «серебра закамского», захватил Бежецкий Верх и Торжок. Новгородцы стремились урегулировать конфликт: Калиту звали в город на стол. Василий Калика заблаговременно принял оборонительные меры (был построен каменный город). Затем архиепископ отправился к Калите в Переяславль, прилагая все возможные усилия для разрешения конфликта («…и много моли его владыка, что бы миръ взялъ, и не послуша» [НПЛ: 345]), когда это не удалось, он начал осторожно давить на Москву: посетил Псков и крестил там княжича Михаила Александровича. Как видно из поездки на берега Великой, архиепископу хватило мудрости не держать зла на псковичей за их попытку церковного отделения от Новгорода. И в будущем Василий Калика будет стараться не терять налаженный контакт с Псковом и скрывавшимся там тверским князем, сына которого через несколько лет он станет лично обучать грамоте [НПЛ: 354]. Однако едва ли из этого следует делать вывод, что «с Тверью у Василия Калики были особые и близкие отношения» [Панченко 1987: 93]. Просто новгородский архиепископ избегал строить внешнюю политику, ориентируясь лишь на один вектор силы на Руси. В случае внешнеполитического кризиса это могло позволить избежать изоляции. Тогда же из Литвы приехал Наримонт Гедиминович, конечно, это событие было подготовлено архиепископом во время визита в Псков. Однако важно учитывать, что Калита в свое время выкупил Наримонта из татарского плена, а потому он был сравнительно близок Ивану Даниловичу, и его призвание оставляло Новгороду возможность для примирения с Москвой [Борисов 1999: 292–293]. Продолжалось и совершенствование оборонительной системы Новгорода («город каменыи покрылъ владыка» [НПЛ: 346]). Но все эти мероприятия проводились так, чтобы не порывать окончательно с Москвой, а лишь для усиления своих позиций в политическом торге с ней.

В 1333 г. митрополит вновь вернулся на северо-восток: «прииха митрополит Феогнастъ в Русь, бывъ въ Цесариграде и в Орде» [НПЛ: 346]. Он побывал в Москве [ПСРЛ, т. X: 206], но для того, чтобы нанести ему визит, Василий Калика выбрал иное место – Владимир. Почему же встреча двух иерархов произошла именно здесь, на берегах Клязьмы? Ответ очевиден: Владимир был более нейтральной территорией, а его значение официального центра митрополии подчеркивало и нейтралитет самого Феогноста в столкновении интересов Ивана Калиты и Новгорода, которое и началось-то во время его отсутствия в Северной Руси. Тем самым сохранявшийся особый статус Владимира позволил первоиерарху лучше исполнить посреднические функции. К тому же прекрасный повод для приезда архиепископа к Феогносту давала хиротония Афанасия Сарайского [Васильевский 1888: 451].