В Москве к тому времени уже, конечно, знали о решениях Ферраро-Флорентийского собора: Исидор сам позаботился об этом, рассылая послания. Кроме того, еще из Венеции от него бежали два спутника – Симеон Суздалец и тверской боярин Фома, следом за ними, опережая митрополита, прибыли на Русь и другие его спутники. Русские имели возможность за несколько лет, прошедших с момента окончания собора, узнать о том, что среди греков не было единодушия по поводу унии, о том, что ее не приняли духовенство и миряне, об отрицательном отношении к ней афонских монахов. Однако великий князь опять же не торопился принять какое-то решение и выжидал, ведь фактически вопрос стоял о конфликте с патриархом и императором. Исидор же тем временем совершил по латинскому обряду собственный вход в Успенский собор и службу, на которой поминал папу. После этого он с амвона объявил о совершившемся «соединении» церквей. Митрополит был немедленно обличен в соглашении с католическим Римом. Обвинителем выступил Авраамий Суздальский и митрополичий дьяк Карло, также присутствовавший во Флоренции [1997в: 444–456].
После этого у Василия II не было выхода: сделать вид, что ничего не произошло, он не мог, так как это вызвало бы волнение в обществе, которое, разумеется, чутко реагировало на такое изменение обряда. После трехдневных раздумий великий князь приказал взять митрополита под арест и поместить его в Чудов монастырь. Решено было созвать иерархов для суда над ним. Увещевания на Исидора не действовали. С другой стороны, великий князь оказывался в очень сложном положении: как бы то ни было, он держал под арестом иерарха, который был законным образом поставлен в Константинополе. Формально судить его должен был патриарх, а не епископы, или, по крайней мере, собор, на котором присутствовали бы представители патриарха. Да и вообще, неизвестно было, как в целом иерархия отнесется к осуждению главы Русской церкви. Выход был лишь один: сделать так, чтобы суд этот не состоялся. Однако для этого необходимо было заставить Исидора бежать. Тем самым он как бы признавал себя виновным и одновременно избавлял великого князя от необходимости применять радикальные меры, что было крайне неразумно в условиях и без того не совсем прочного положения Василия II.
На митрополита оказано было достаточно сильное давление, его запугивали, грозили самыми страшными казнями. И наконец нервы Исидора не выдержали: осенью того же 1441 г. он решился на побег вместе со своим учеником Григорием. Василий Васильевич, видимо, только этого и ждал, он даже не думал снаряжать погоню. Митрополит спокойно достиг Твери. Однако и в Твери он не нашел поддержки – князь Борис Александрович также распорядился приставить к нему караул, и отсюда Исидор получил возможность уйти [Абелинцева 2009: 125–129]. На сей раз его путь лежал в Литву, а затем еще далее – в Рим. С верным и последовательным служением Риму отныне будет связана вся его жизнь. В 1458 г. он даже получит от папы сан Патриарха Константинопольского, впрочем, характер этого сана был, разумеется, чисто номинальным.
Таким образом, у Василия II были развязаны руки для хиротонии собственного митрополита. Однако шаг этот был очень серьезным и ответственным. Не в первый раз русские князья пытались добиться поставления митрополитов собором местных епископов, еще при Ярославе Мудром в XI в. именно так стал первоиерархом знаменитый Илларион. Однако такого рода попытки всегда заканчивались ничем: греки добивались восстановления своих прав, кроме того, на Руси всегда находились люди, указывавшие на незаконность подобного рода практики.
Василий II составил послание в Царьград, в котором повествовалось о «ереси» присланного ими митрополита и обосновывалась возможность поставления нового первоиерарха на Руси из русских кандидатов собором русских архиереев [АИ: 71–75]. Тем более что подходящий кандидат уже был – все тот же Иона, которого опередил в 1437 г. Исидор. В реальности подобного рода посольство было не более чем дипломатической уловкой: на Руси, конечно, были прекрасно осведомлены относительно стремления к укреплению унии со стороны властей Византии. Все это позволяло выиграть время. Московские послы так и не добрались до Константинополя, во всяком случае нам ничего не известно о его результатах, а Иона так и оставался до поры в сане епископа Рязанского.