Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

В русских летописях следующего периода также отмечается важность такого обряда, происходившего в «мати градом» Владимире. Так, «на ту же осень (1340 г. – Ю. К.) выиде изъ Орды князь Семенъ Иванович[ь] на великое княжение… И седе князь великии Семенъ на столе въ Володимери въ велицеи съборнеи церкви святыя Богородици на великомъ княжении всея Руси месяца октября в 1 день, на память честнаго Покрова святыя Богородици» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 53]. Кроме постоянной акцентации на поставлении каждого нового «великого князя», летопись содержит еще один замечательный фрагмент о значении Владимира и факте проводимой там «интронизации»: «многославныи Володимерь, еже есть столъ земля Русскыя и градъ Пречистыя Богоматери, в немъ же и князи велиции Русстии первоседание и столъ земля Русскыя приемлють, иже великыи князь всея Руси наименоваеться, ту бо первую честь приемлетъ» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 181]. Безусловно, показательным здесь является подчеркнутость «первоседания» и «первой чести», связанной не с получением ярлыка в Орде, а с обрядом восшествия именно на Руси, во Владимире.

Только после «посажения» «на столе в святеи Богородици» князь становился великим князем. Ордынцы, присутствуя, лишь как бы «обслуживали» это действо – не более того. Видимо, продолжал действовать и реконструированный Толочко алгоритм этого обряда [Толочко 1992: 146–147]. Однако уже в начале XV в. традиция «столования» во Владимире нарушается. Значение Владимира как первопрестольного города падает. Летописец, имея в виду конкретный случай «дачи» Владимира (и других городов) литовскому князю Свидригайло в 1409 г., сокрушается: «И таковаго града не помиловавше Москвичи, вдаша в одрьжание Ляхови». Ссылаясь на традиции, он пишет: «сего же старци не похвалиша…» [ПСРЛ, т. X V, вып. 1: 181]. И в 1432 г. мы видим такую картину. «И прииде князь велики Василей Васильевичь на Москву на Петровъ день, а съ нимъ царевъ посолъ Мансырь – Уланъ царевичь; тотъ его садилъ на великое княжение у Пречистые у Золотыхъ дверей» [ПСРЛ, т. XII: 16].

Итак, из Орды русские князья зачастую приезжали не только с ярлыком, но и в сопровождении послов. Присутствие ханских послов на посажении русских князей на княжение, как правило, рассматривается в качестве силового акта. Отсюда логически вытекает и мысль об усилении института княжеской власти посредством монголов. Но присутствие ханских посланников могло иметь и ритуальный характер. Приезжавшие послы преследовали не только рациональную цель объявления решения хана знати и населению того или иного города-земли. Они являлись носителями ханской власти и, если так можно сказать, ханской сакральности-харизмы. Видимо, эта функция носителей ханского харизматического начала была присуща и постоянно находившимся «послам» и другим ханским чиновникам на Руси.

Публичное пожалование ярлыка на княжение представителем хана указывает на присутствие ритуального смысла этой акции [Крюков 1987: 12]. Возможно, здесь в определенной степени имело место перенесение наполненной неземной значимостью обстановки восхождения на трон самих ханов. Ханская интронизация – «ритуал, который можно воспринимать как обряд посвящения, активизирует харизму, воплощавшую сакральность коллектива, и устанавливает новый порядок. Обряд избрания хана является важнейшим общественным обрядом, поскольку именно правитель, благодаря харизме, способен выступить гарантом стабильности… Монгольские источники подчеркивают, что в собрании перед избранием в акте интронизации принимали участие старейшины, вожди и военные предводители, т. е. люди избранные. Первая часть завершалась обрядом принесения клятвы на верность и признания подчинения избранному правителю…» Кроме того, «участие в обряде перечисленных лиц усиливало харизму, что способствовало ее большей результативности» [Скрынникова 1994: 22, 23–24][70].