Москва - Варшава

— Понимаю! Вас наняли родственники этого человека? Они сомневаются, что действительно произошел несчастный случай? Или вы действуете по собственной инициативе?

— Никаких родственников у него не было. Но действую я не по собственной инициативе, — Игорь старался говорить как можно спокойней и мягче. — Дело в том, что до того мне довелось послужить в «органах». И рекомендовал меня в «органы» тот самый человек.

Тадеуш вздрогнул, потом начал бледнеть.

— Вы… вы работали в КГБ?

— Ну да. Или как это там теперь называется, — Игорь пожал плечами.

— Но этот человек… Моя мать не могла с ним… Она всегда…

— Хочешь сказать, ненавидела все, что связано с коммунизмом, с подавлением Польши, с уничтожением свобод, с лагерями и доносами? Все так. Но, допустим, она не знала…

— А когда узнала, то перевернула лодку, чтобы утопить его — вместе с собой? Вы это подозреваете?

— Полная чушь, — сказал Игорь. — Там произошло нечто странное — и если бы знать, что… Ответь мне на один вопрос. Ты можешь себе представить, чтобы человек не любил какой-то город, но почти постоянно жил в нем много лет? По доброй воле, заметь, при возможности выбрать любое другое место на земле.

— Наверно, — Тадеуш заколебался. — Наверно, такое возможно, если человека что-то держит… Какая-то привязанность.

— Я тоже так думаю, — кивнул Игорь. — Так вот, Гитис Янчаускас не любил Париж.

Тадеуш изумленно поглядел на Игоря.

— Он был литовцем, этот ваш… гэбист?

— Такой же «твой», как и «мой», — ответил Игорь. — Потому что он вошел в твою жизнь, и никуда от этого не денешься.

— Нет! — молодой человек сел, обхватив голову руками. — Я не могу этого пережить… Чтобы мать… при всей её гордости, при всей боли за Польшу… Выходит, она все время невольно предавала отца?.. Не в личном смысле, а… Ну, вы понимаете… Рассказывала этому литовцу о «Солидарности», о жизни польской эмиграции то, что ему не надо было знать?.. И вы расскажете отцу… окончательно опозорите её в его глазах, раструбите всем… если я не сделаю чего-то, что вам надо?

— Мне надо только одно, — сказал Игорь. — Уберечь тебя от глупостей. Я не знаю, стоит ли тебе вылетать в Польшу. Если их убили, то следующим на очереди можешь оказаться ты.

— Но почему?!

— Если б я знал… — Игорь вздохнул. — Тут ещё один вопрос возникает. Почему ты выбрал для учебы Россию, а не какую-нибудь другую страну? Ведь тебе, наверно, вся Европа была открыта.

— Мать настояла, — несколько растерянно ответил Тадеуш.

— При её, мягко скажем, критическом отношении ко всему русскому — ведь «русское» и «советское» были для неё синонимами? — осведомился Игорь. Тебе это не кажется странным?

— Ну… она говорила, что… Все равно, это одно из лучших образований… И все равно надо знать славянскую культуру в полном объеме, а Россия — это сейчас основа славянской культуры, как ни крути… Но, вообще, да… Ее настойчивость… Она хотела, чтобы я был поближе к этому человеку? Чтобы он всегда мог защитить меня, если что?

— Этот человек почти безвылазно сидел в Париже, — напомнил Игорь. — И, не забывай, твоя мать не знала, кто он на самом деле такой и как велики его возможности оградить тебя в Москве от всех неприятностей.

— Но тогда почему?..

— Возможно, для того, чтобы ты и в самом деле в полном объеме изучил славянскую культуру, — усмехнулся Игорь. Он вытащил сигареты и пододвинул к себе пепельницу, полную окурков. Похоже, до его прихода Тадеуш курил не переставая — вон, у него даже голос подсел. — Ответь мне на ещё один вопрос. Когда ты в последний раз видел свою мать?

— В зимние студенческие каникулы.

— Ты не заметил ничего странного? Может, сейчас, задним числом, ты можешь припомнить мелочь, которая тебя смутила?

Тадеуш задумался.

— Ну… не сказать, чтобы… Мы были дома, потом ездили под Краков, к бабушке… Там хорошо, и вообще… Нет, ничего особенного… Хотя…

— Да? — Игорь насторожился.

— Мне показалось, у мамы с бабушкой произошел какой-то серьезный разговор.

— Показалось или ты уверен?

— Почти уверен. Меня отпустили — вытолкнули, можно сказать — кататься на лыжах. А потом весь вечер они были… ну, какие-то слишком церемонные, что ли.

— Как бы, с трудом разговаривали, дулись друг на друга?

— Нет, наоборот. Очень… то есть, очень сердечно общались, как всегда, никакой скрытой обиды не чувствовалось. Но чувствовалось… не знаю… какая-то постоянно висящая пауза, что ли. И бабушка периодически посматривала на меня искоса, с таким любопытством, как будто видела впервые. Наверно, присматривалась, замечаю я что-нибудь или нет.

— Да, вполне вероятно, — кивнул Игорь. — То есть, разговор у них был на какую-то важную тему — но без ссоры, без обиды друг на друга?

— Да, мне показалось, что так, — Игорь, похоже, достиг своего: парень втягивался в воспоминания как в своего рода наркотик, заглушающий боль. Послушайте… — Тадеуш выпрямился. — А может, мама впервые рассказала бабушке об… об этом человеке, и оттого бабушка приглядывалась ко мне: гадая, какой будет моя реакция, когда догадаюсь и я?