Москвичи и черкесы

– Полковой командир, пользуясь моим отъездом в Ставрополь, куда я послан за жалованьем для полка, поручил мне вручить вам вот это письмо и деньги, найденные в полковом ящике после почтенного нашего священника, отца Иова. Вместе с деньгами лежало письмо к полковому командиру, в котором священник просил его, в случае смерти, доставить немедленно деньги к вам, объясняя, что у вас его ручное распоряжение насчет суммы, равно и расписка, выданная мною, когда я принял его деньги для хранения. Не угодно ли вам будет возвратить мне эту расписку и уведомить полкового командира о получении от меня денег, в ответ вот этой бумаги?

Тут офицер подал пакет, в котором была бумага при довольно значительной сумме.

– Сейчас.

Александр со стесненным сердцем распечатал письмо отца Иова.

Священник просил отправить деньги в ломбард, а билет доставить к его сыну – если он жив, если же нет, употребить означенную сумму на богоугодные дела, по усмотрению Александра.

– Скажите, пожалуйста, каким образом погиб этот благочестивый, редкий человек? – спросил Пустогородов у приезжего.

– Он найден проколотым в грудь кинжалом в нескольких местах; причетник также был убит. В убийстве подозревают подводчика. Отец Иов, не найдя на почте лошадей, нанял везти себя женатого солдата из казанских татар [78], известного негодяя. Татарин этот, зажиточный человек, теперь не отыскивается. Должно полагать, что он, совершив преступление, бежал за Кубань или взят черкесами в плен. Все знали, что у отца Иова есть деньги, а причетник, выезжая из станции, был, говорят, пьян. Татарин, отправляясь со священником, занял у товарищей денег, чтобы купить рыбы в Черномории [79] и привезти для продажи на Линию [80]. У жены его не нашлось ни копейки, хотя всем известно, что у них всегда водились деньги. Вещи священника все целы, карманы пусты, шкатулка найдена отпертою, с ключом в замке, но в ней ничего нет.

Получив расписку и бумагу от Александра к полковому командиру, офицер уехал.

– Здравствуйте, Александр Петрович! Как ваше здоровье? – молвил вошедший знакомый уже нам старик полковник.

– Лучше, благодарю вас, полковник! – отвечал Пустогородов, – а я только что к вам собирался о многом переговорить.

– Хорошо, только не теперь. К вам будет сейчас Али-Карсис; мне дали знать с переправы о его прибытии – послушаем, что он скажет. Я видел одного из моих лазутчиков – преестественного плута! Хоть он бессовестно лжет, но случается, говорит и правду: по всему вероятию, за Кубанью готовится большой шпектакль. Как кстати, Пшемаф, что вы здесь! Я попрошу вас взять на себя труд быть на этот раз переводчиком.

– С большим удовольствием! – отвечал Пшемаф.

Разбойник вошел к Александру Петровичу, поздоровался со всеми очень сухо и сел. После нескольких обменных слов, не заслуживающих внимания, капитан Пустогородов стал рассматривать шашку разбойника, и показывал ему свое оружие. Али-Карсису очень нравилась одна шашка. Александр тотчас предложил ее – они обменялись оружием.

– Что у вас нового? Где Дунакай? – спросил полковник.

– Дунакай за Белой речкой, – отвечал разбойник, – вчера у абазехов виделся он со съехавшимися князьями и старшинами.

– Велик ли был съезд?

– Довольно велик.

– Ты был там?

– Был.

– Кто был еще?

– Убыхские старшины со своим питомцем – сыном убитого вами Жам-Булат Айтекова, очень много абазехов, шабсугов и старшин других племен.

– Где же был съезд?

– На берегу Белой речки, близ дуба, где была Машина [81].

– Полно, Али-Карсис, мяться-то; расскажи-ка все как было.

Разбойник начал рассказ таким образом:

– Дунакай, помните вы, не хотевший никому показываться, назначил теперь день для свидания с нами. Узнав о том, мы рано утром отправились в назначенное место. Подъезжая, мы увидели в некотором отдалении на кургане семь человек, занятых намазом. Лошади их паслись же поодаль. Мы остановились за другим курганом, не слезая с коней. Едва первые лучи солнца стали показываться, как эти семь человек взъехали на холм, за которым мы находились. Впереди всех был маститый старик с огромною седой бородой; в лице его изображалось радушие. Не слезая с лошади, он громко сказал нам: «Селам алекум [82], адыге [83]!» – «Алекум селам, Дунакай!» – ответствовали все присутствующие. Воцарилось глубокое и продолжительное молчание. Наконец старик, сдвинув густые брови и тяжко вздохнув, воскликнул: «Месть и кровь гяуру!» – «Месть и кровь гяуру!» – повторили все в один голос.