Москвичи и черкесы

Ровно в час пополудни Пустогородовы отправились к общему столу. Обед еще не начинался, но почти все места были заняты: к одной стороне стола сидели, друг возле друга, офицеры Генерального штаба, прекрасные и достойные молодые люди, но как бы подернутые непроницаемою таинственностью. Они ни о чем не распространялись, а лишь на все намеками давали ответы темные, выражались словами двусмысленными, старались быть вместе и удалять от себя всякого постороннего. Когда разговор их мог быть услышан, они заговаривали о тактике барона Жомини [105] или о Военной академии. Другой конец стола был занят каким-то приезжим немцем. Он прибыл с берегов Кубани и теперь собрал вокруг себя своих соотчичей, прикомандированных на текущий год, и вербовал их к себе. Приезжий рассказывал им турусы на колесах про выгоды служить в тех войсках и уговаривал проситься на Кубань. Все слушали его с большим вниманием, потчевали вином и портером, не забывая, однако же, соблюдать строгую расчетливость. Остальные места пестрели разнообразными мундирами всей русской армии, начиная от гвардейского до оренбургского линейного батальонного и оренбургского казачьего. Окончившие свой год на Кавказе говорили вновь прибывшим о своих надеждах на награды, передавали все, что преимущественно обратило их внимание. Все они казались веселыми и счастливыми, оставляя край, где перенесли труды, скуку, лишения, опасности войны и климата; словом, радовались, что остались целы и невредимы к истечению срока. Несколько человек из числа последних сидели безмолвно: заметьте! Это – кавказские зоилы [106]. Они определяют приговор военным действиям, проектируют об образе покорить горцев, имеют в запасе несколько военно-технических иностранных слов, которые сами плохо понимают; молчат до поры, но когда в разговоре настанет решительная, по их мнению, минута, пускают в вас этими словами, словно наполеоновскими резервами. Кавказские зоилы превозносят стройность и красоту черкешенок, которых никогда не видали. Вновь приезжие – совсем иначе: каждый рассчитывает, как сделать себе карьеру, как получить побольше наград; его цель – произвесть самое лучшее впечатление на кавказских старожилов, с которыми ему предстоит делить труды и опасности. Эти люди придерживаются пословицы: «Не плюй в колодец, пригодится водицы испить». Честь нашему веку! И молодежь становится дальновидною, осторожною. Приезжие обыкновенно расспрашивают об образе войны с горцами, иные, зная об ежегодных потерях, поносимых войсками, вдруг очень просто спрашивают у вас: «Какой результат этих вечных экспедиций?» И тем затрудняют даже штаб-офицера Генерального штаба. Впрочем, в таких случаях принята общая формула для ответа; вот она: «Слишком долго и многосложно объяснять все блистательные результаты». Вы должны этим удовлетвориться.

Вот картина офицеров, командируемых ежегодно на Кавказ: много, очень много из них уезжают, заслужив искреннюю дружбу и уважение бывших кавказских товарищей, несмотря что зависть должна бы сильно располагать против них этих последних. Честь кавказским офицерам, чуждым зависти! Честь и приезжим, успевшим в короткое время приобрести любовь и уважение товарищей, вопреки такому неблагоприятному положению!

Оба брата Пустогородовы уселись около князя Галицкого и майора Льва; против них находился в глубоком размышлении офицер, окончивший свой год: это был один из самых ревностных зоилов. В половине обеда, обращаясь к капитану Пустогородову, он спросил:

– Где вы служите?

– Я прикомандирован к линейным казакам.

– Славное войско! Ничего лучшего нельзя вообразить!.. Им не знают настоящей цены.

– Да, прекрасное войско! Приятно в нем служить; впрочем, все войска нашего корпуса, расположенные по Кавказской линии, отличны в бою.

– Извините, капитан! Я сам приехал сюда восхищенный от одних слухов и думал увидеть чудеса, но, будучи прикомандирован к пехоте, совершенно разочаровался: солдаты не выправлены и, когда придут среди дела в расстройство, тогда все кончено: не приведешь их в порядок!

– Не знаю, что могло вам дать такое невыгодное понятие, – отвечал Пустогородов, – я давно уже на Кавказе и убежден, что наш солдат соединяет в себе все достоинства воина, что же касается до установления порядка среди огня, то обязанность начальника не допускать войска приходить в расстройство. Если, однако ж, это несчастье случится, сознаюсь, трудно ему помочь. Для этого нужна большая опытность и знание дела; впрочем, и это достигалось в наших войсках.

– Помилуйте, я сам командовал ротою в Чечне!.. Неприятель отрезал наш батальон и окружил его со всех сторон; ничего нельзя было сделать с солдатом. Полковой командир сам схватил ружье и кинулся, но солдаты мялись.

– Да, я никогда не забуду этого дела! – заметил другой прикомандированный офицер. – Меня послали к отрядному начальнику просить секурса; я еще теперь не понимаю, как мог доехать: неприятельские пули сыпались градом около меня, но ни одна не попала; я доехал благополучно.

– Когда это? – спросил майор Лев.

Офицер назвал число и месяц.