– Помилуйте, – возразил майор Лев, качая головою, – адъютант Чеплавкин, приехавший делать экспедицию, прискакал ко мне бледный, без шапки, выронив стремена, держась руками за седло и, картавя, сказал генералу, что всё пропало. «И ваша фуражка», – отвечал ему с пренебрежением отрядный начальник. «Вот там», – говорил адъютант, не зная сам что и указывая в сторону. «Понимаю», – возразил генерал. Потом обратясь ко мне, он приказал ехать, взглянуть, что там делалось и в самом ли деле нужно отвести секурс от начальника колонны. Я это исполнил, но вас не видал.
– Не спорьте, майор Лев, – сказал князь Галицкий. – Господин офицер действительно приехал к отрядному начальнику, когда вы были уже посланы, и рассказал, как должно, о случившемся в батальоне. От него мы и узнали, что перепуганный адъютант не доехал до них; услышав перестрелку, он счел за более верное возвратиться назад. После того во всю экспедицию генерал не посылал его никуда.
– Скажите, майор Лев, что это было за дело? – спросил Александр.
– Э, пустое!.. – отвечал майор. – Терпеть не могу говорить об этих делах… так они мне надоели. Просто батальон, шедший в арьергарде, проходя лесом, в стороне от дороги, нашел на стадо коз. Неприятеля не было видно; солдаты бросились в беспорядке разбирать животных, офицеры смотрели на них, не останавливая; сам полковой командир забавлялся, видя, как они навьючивались этими живыми ранцами; в эту суматоху неприятель вдруг выбежал из лесу и, по несчастью, фельдфебелей первых убил; солдаты почти все были из рекрутов; офицеров, старых кавказцев, тоже не было; батальон в беспорядке столпился на поляне; неприятель окружил его и начал строчить [107]
со всех сторон. Полковой командир, храбрый, но неопытный в деле, потому что прослужил век в адъютантах, не сумел или не догадался устроить порядка; да, право, и некем было: офицеры были все неопытная молодежь, и пошла потеха… Батальон порядочно пощипали, вот и все.– Так видите, – возразил Александр, обращаясь к зоилу, – солдаты не виноваты.
Зашумели. Обед кончился, и Пустогородов прервал речь. Иные пошли играть в карты, другие в бильярд; некоторые, прохаживаясь взад и вперед, пили кофе, за столом оставались немногие, занятые попойкою. В эту минуту вошел в залу человек лет за тридцать пять, невысокого роста; прическа его была всклочена, на огромном носу держались медные очки, в петлицу неопрятного черного фрака была вдета георгиевская ленточка; сухощавостью своей он напоминал сказку о бессмертном Кощее.
– Александр Петрович, мое почтение! – сказал вошедший, подходя к Пустогородову и протягивая ему руку.
– Здравствуйте, господин Забулдыгин! – отвечал капитан. – Что вы здесь делаете?
– Я только что приехал, все в карты играл: обыграл вот этих молодцов.
Тут Забулдыгин указал на целый рой офицеров разных полков, задумчиво ходивших по зале. Со вчерашнего дня они не брились, не чесались и не мылись, а это придавало им преразвратный вид. Наконец все они уселись с Забулдыгиным обедать. Вскоре среди них возник ужасный шум. Пустогородовы удалились в бильярдную, где шли толки о Забулдыгине; почти все уверяли, что он фальшивый игрок: это нисколько не занимало Александра. Увидев майора Льва в буфете, он пошел к нему. Майор рассматривал очень внимательно какой-то счет и вдруг воскликнул:
– За гречневую кашу три рубля с полтиною? Слыхано ли это?
Тщетно доказывали ему, что с этою кашею он взял два кружка сливочного масла, которое очень дорого; но он ничему не хотел внять, бранился, требовал содержателя гостиницы. Предстал Неотаки.
– Помилуй, братец, что у тебя здесь делают? Взгляни, в моем счету поставлено за кашу три рубля с полтиною… это разбой! За кого они меня принимают? И будочник не съел бы каши на столько! Вот если бы они поставили, что я выпил вина на триста рублей, всякий бы поверил, а кто поверит этому?
Неотаки спросил у буфетчика, как это. Майор Лев все более и более выходил из себя, называл содержателя гостиницы грабителем и разбойником, и прочая. Неотаки оправдывался, ссылался на таксу, прибитую в буфете, по которой всякий волен брать или не брать; наконец уступал майору эти три рубля с полтиною, если они кажутся так оскорбительными, и просил назначить цену, какую хочет.
– Нет, я ничего не заплачу, – говорил майор Лев, – и с нынешнего дня стану проверять каждый день свой счет: не буду более верить этому трактиру. Да это не трактир, а кабак!.. И еще самый негодный.
Тут кротость и смирение Неотаки превратились в бешенство. Глаза его засверкали.
– Не брать ни копейки с майора по этому счету!.. – сказал он, обращаясь к буфетчику, – и вперед ничего не отпускать, ни за деньги, ни без денег, а я подам жалобу, что опозорили мое полезное заведение именем кабака!
– Подавай, брат! – отвечал майор Лев. – Если не хочешь брать с меня денег – спасибо; я, пожалуй, доставлю тебе много благодарных; расскажу всем, что ты не берешь денег с тех, кто называет твою гостиницу кабаком; будь уверен, много найдется охотников…
– Воля ваша!.. Но, кажется, майору неприлично ходить в кабак! – возразил Неотаки, надувшись.