Ольга Николаевна рядом с главным врачом увидела уверенного в себе человека в летней морской форме, сидевшей несколько мешковато на широких плечах, с беглой улыбчивой гримасой на полногубом лице, с маленькими, все замечающими глазами. Он держался очень прямо, и только толстая его шея была так изогнута, как будто он нес на себе невидимое ярмо. Возможно, ярмом для него была необходимость посетить бывшего коллегу по промыслу, в беде которого он был немного виноват, а впрочем, нет, не был — как посмотреть. Ольга Николаевна нашла, что капитан-директор уже тем хорош, что явился в эту палату.
Китобои привстали при его появлении, он кивнул и что-то буркнул. Внезапно обернулся к Ольге Николаевне и при пожатии ее руки на какое-то мгновение отключился от всех.
«О! — сказал его взгляд. — Приятная неожиданность».
Протиснувшись к Олегу Николаевичу, он и ему пожал руку:
— Как здоровье?
Потом спросил главного врача:
— Медведев, кажется, ходит? Его можно спустить на первый этаж, показать машину? Да ты что, — повернулся он к Олегу Николаевичу, — не знаешь? Еще никто не успел сказать? Ну и «оперативность»! Жирком обросли за лето, языками еле двигают. Машину тебе, брат, доставили! Во дворе стоит. Я приказал меня подождать, чтобы вручить по всей форме, от всей флотилии. Им что! — посмотрел он на остальных. — Собрали сумму, и все дела. Это мне пришлось попыхтеть, поклянчить. — Капитан-директор повертел головой и поймал взгляд Ольги Николаевны с видом человека, чьи заботы другим не по плечу. — Да ты не сиди, — склонился он к Олегу Николаевичу. — Не будешь же ты против общего подарка?
Олег Николаевич взялся за костыли. Все стали выходить. Беспалов с любопытством глядел вслед. Потом встал у окна, чтобы видеть двор.
Во дворе всем навстречу сверкнул хромированный металл, мягко, с бликами, засинел корпус. Стекла отразили собравшихся. Это был «Москвич» последней марки, ладный, уютный, приспособленный для ручного управления.
Машина стояла тихая, неподвижная и немного похожая на добродушного приблудного пса, готового услужить неизвестному еще хозяину. Вместо всяких речей хозяину открыли дверцу, он ловко соскользнул с костылей на сиденье машины, успев нажать кнопки на своих крепящих аппаратах, отчего колени согнулись.
— Как вы его сюда доставили? — спросил он.
— Проще простого. Спустили с небес.
— Его можно завести?
— Заводи.
Оп завел мотор и выключил. Взялся за костыли, выбрался из кабины и обошел вокруг «Москвича», благодарно пожимая всем руки.
— Номера еще нет, конечно, — сказал Леня Кранец. — Но ты положись на нас. Два-три дня — и будет полный морской порядок. И с номером, и с прочим.
— Он верно говорит, — подтвердил капитан-директор и повернулся к главному врачу: — Ему не вредно управлять машиной?
— Такой конфеткой? Это подъем тонуса. Это активизация нервных процессов! — с удовольствием глядя на машину и немного краснея, сказал Вялов. — Мы не будем возражать… В гараже, правда, нет места… — Он развел руками.
— Так постоит, — решил капитан-директор.
Вместо Медведева за руль сел Леня Кранец и отвел машину ближе к гаражу, под тополь, как указал Вялов. Все потянулись туда.
Олег Николаевич бодро шел на своих костылях с сосредоточенным видом. Брови его были сведены, отчего лоб казался надвинутым на глаза, верхняя губа важно и в то же время по-детски выступала над нижней. «Прощайте, прощайте, Олег Николаевич, на днях расстанемся», — вновь и вновь думала Ольга Николаевна.
И ей — в который уже раз! — было жаль, что она покидает улицу Машкова.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Друзья поступили прекрасно, навестив его все разом; подарок их был в его положении бесценным — тоже своего рода костыли, только на бензиновом ходу. Скорость на этих костылях больше соответствовала темпераменту Медведева.
Но именно потому, что все было прекрасно, это означало серьезное прощание. Китобои, сделав для него нечто хорошее, уходят не в семимесячное плавание, во льды и шторма — они вообще уходят из его жизни, и если когда-нибудь будут вспоминать, приезжать — все же это будет похоже на развертывание старых писем, на разглядывание старых фотографий. Различия в образе жизни, даже в здоровье, в конце концов делают людей чужими, и Медведев ожесточенно спешил с полным отсечением прошлого.