Москвины: «Лед для двоих»

- Не много но «по месту». Очень запоминалось. Например, однажды перед каким-то очередным чемпионатом страны он втихаря поточил мне коньки. Не до остроты, а так, слегка подправил. Я ужасно не любил что-то делать с коньками перед выступлением. И когда увидел, что они наточены, психанул и выбросил их в окно. Москвин молча принес их обратно, подправил лезвия и не сказал мне ни слова. На следующий день я совершенно блистательно сделал фигуры и понял, что был неправ по отношению к тренеру на десять тысяч процентов. Мне стало так стыдно... Собственного ученика я за такой жест, что называется, прибил бы на месте. Это какое терпение и такт нужно иметь, чтобы не сорваться? Ведь оскорбил я его тем поступком страшно, если до сих пор, когда вспоминаю об этом, чувствую угрызения совести.

А ведь Игорь Борисович совсем не дипломат. Но вот тогда поступил по отношению ко мне именно так - сделал вид, что ничего не произошло.

Кстати, Леша Мишин в каких-то отношениях тоже очень жесткий человек. Мы с ним жили девять лет в одной комнате, когда вместе ездили по сборам. В команде было два питерца, вот нас и селили вместе. В Воскресенске, в Москве.

В Воскресенске, помню, в перерывах между тренировками все фигуристы бегали кроссы. Кроме Мишина. Он говорил, что бегать ему вредно. Никогда не делал зарядку, например. Утверждал, что от занятий натощак у него потом весь день кружится голова. В этом плане он всегда очень себя любил.

Тамара, напротив, всегда была великой труженицей. Скажем, едем мы все вместе в Сокольники на тренировку, стоим с Мишиным в метро, разговариваем, а Тамара рядом с нами учит английский. Всегда просила меня, чтобы я ее проверял. Сам-то я учился в спецшколе, где начиная с шестого класса история география и литература преподавались на английском. Так что язык я знал вполне прилично. Даже сны иногда английские снились.

Или идет собрание команды, а Тамара сидит и вяжет носки. Любила говорить: «Если я не встала в семь утра, значит себя обокрала».

Москвину было с Мишиным очень трудно. Леша пришел в нашу группу от Майи Петровны Беленькой – она единственная согласилась его тренировать, когда он в 15 лет приехал в Питер из Грузии. Сказочной красоты женщиной была. В нее был влюблен весь город.

С Москвиным, случалось, Мишин ссорился до такой степени, что они не разговаривали по целому месяцу. Игорь Борисович приходил на тренировку, садился на трибуну, внимательно смотрел, но не делал никаких замечаний.

Один из таких конфликтов случился, когда мы были на сборах в Гаграх. Москвин предупредил нас, что в 10 часов вечера все должны быть по номерам и готовиться ко сну. Но мне-то было всего 17, а Мишину – 21. Какой сон? Тем более – на летнем оздоровительном сборе? Естественно, Мишин постоянно уходил, возвращался ночью, перелезал через балкон...

Тот конфликт затянулся до такой степени, что Москвин даже выговор за это в федерации получил.

Когда уже став тренером Мишин написал книгу, то один экземпляр он подарил мне. С дарственной написью: «Самому двигательно-одаренному фигуристу моей современности».

На самом деле у меня никогда не было сильной двигательной памяти. Когда мы приезжали на первый летний сбор после отпуска, мне требовалось два месяца, чтобы втянуться и снова начать делать все то, что я делал в конце предыдущего сезона. Хотя большинство ребят начинали тренироваться так, словно последнюю тренировку провели вчера. Другое дело, что на первой контрольной прикидке я уже обыгрывал всех. Был очень сильным физически: дальше всех прыгал в длину, например.

Умение катать обязательные фигуры – это, считаю, от бога. Состязания в «школе» предписывали выполнить 42 фигуры с двух ног – это 84 выхода на лед. Ужас! Я делал эти фигуры лучше всех в мире, но хоть убейте не могу объяснить, каким образом у меня это получалось. А вот в произвольной программе мои шансы были невелики: маленький, рыжий, очень мускулистый, без шеи... Говорю же, не тем видом спорта я занимался.

- А отношения с фигуристами после спорта вы поддерживали?

- Какое-то время я возглавлял Ленинградский балет на льду. Там у меня работали Белоусова и Протопопов, но с Олегом мы даже не здоровались – такой уж у него характер. Он конфликтовал со всеми. Писал на нас доносы в ЦК партии, эти письма потом приходили назад и мы разбирали их на собраниях.

Знаю, что Леня Рейман, который катался вместе со мной у Москвина, впоследствии стал министром связи. Катался он, кстати, лучше Юрки Овчинникова. Но папа забрал его из спорта в 14 лет, сказав, что нечего время попусту тратить. А он был единственным, кто со мной в шахматы на равных играл. Остальные не могли, даже когда я снимал ладью.