Москвины: «Лед для двоих»

В нашей группе было принято вместе справлять дни рождения, Новый год. Если оказывались не дома, а на каких-то сборах, новогодний вечер планировали особо. Мы с Бобриным всегда составляли поздравления всем ребятам. С пожеланиями. Считалось, что Игорь - настоящий поэт, а я - стихоплет. Разыгрывали какие-то сценки, пили шампанское. У нас до сих пор сохранилось шутливое посвящение туалету, которое Игорь написал много лет назад на нашем самом первом дачном участке и вырезал на деревянной доске. На дачу мы тоже ездили всей группой, ребята постоянно помогали что-то корчевать, строить. И туалет у нас был, как у всех - на бетонном кольце.

Полностью это стихотворение я сейчас уже не вспомню, но смысл был в том, что, мол, прошло много лет, а участок все мужает и растет и дом вырос, прежним остался лишь туалет. И заканчивался стих словами: «На севере Канарских островов давно таких не строят санузлов».

Когда появилась новая дача, мы сняли эту дощечку, покрыли лаком, и она висит в туалете уже как реликвия - с автографом Бобрина.

Несмотря на потрясающее чувство юмора, Игорь был очень ранимым, его легко было обидеть, и тогда он сразу замыкался в себе. Очень долго переживал. Собственно, и муж такой же. Не исключаю, что именно это и стало причиной расставания. Оба - одинаковые по характеру, чувствительные, ранимые. Одинаково реагируют на невнимание. Возможно, ни один, ни другой не хотели в какой-то ситуации уступить. Вот и разошлись.

Но отношения между нами остались очень хорошими. Мне, например, всегда было безумно приятно видеть, как Игорь исполняет элемент, который много лет назад придумала я. Сама не смогла реализовать его на практике, а он сумел. Этот элемент так и называется - бобринский. Такой необычный переворот в горизонтальной плоскости. Ну и, конечно, его знаменитая пародия на парное катание родилась в наблюдениях за нашей с Алексеем Мишиным парой.

Когда я впервые задумалась, что хорошо бы сделать для Лены Бережной и Антона Сихарулидзе какую-то необычную программу, мне пришел в голову образ Чаплина, который когда-то блистательно воплощал на льду Бобрин. Сама я человек не очень творческий. Когда-то ставила программы самостоятельно, но при этом отдавала себе отчет в том, что чаще руководствуюсь не творческими соображениями, а элементарной логикой. Тем, чтобы элементы не нарушали инерции движения, и так далее.

Работа с театральным балетмейстером тоже имеет свои сложности. Случается, что спортсмены не всегда могут понять не до конца оформленную идею, а сам постановщик не всегда понимает, что спортсменам прежде всего должно быть удобно кататься. А значит, хореографу неизбежно приходится чем-то жертвовать. Ведь как ни крути - катание главное.

Поэтому и не было сомнений, кого приглашать в качестве хореографа для Лены и Антона. Не только потому, что Игорь - человек потрясающих человеческих качеств. У него всегда было возвышенное чувство творческой работы. Мы ведь, будучи спортсменами, застали те хорошие годы, когда творческая сторона превалировала над всем остальным. Сейчас спорт изменился: не так много времени на постановку каждой конкретной программы, выросла сложность, а это требует более основательной технической работы, бесконечных повторений элементов. Возможно, сама жизнь - как у спортсменов, так и у тренеров - стала более суетной. Меньше остается времени, которое можно посвятить творческой мысли.

А тогда мы постоянно собирались вместе, обсуждали разные направления, спорили до хрипоты. И когда спустя много лет я начала работать с Бобриным, то поймала себя на мысли, что мне очень комфортно с ним работать. В том числе и потому, что он работает именно так, как когда-то - мой муж.

* * *

В том, что Бобрин способен говорить о Москвине часами, я убеждалась неоднократно. Это были даже не интервью, а просто отрывочные воспонимания, перетекающие то в смешные, то в грустные рассказы. Однажды, когда я сидела в гостях у Бобрина и Бестемьяновой, Игорь в очередной раз начал рассказывать о тренере:

- У меня с датами полный швах: не помню, когда я к Игорю Борисовичу пришел, в каком году... Но помню, что это был шок. Предложение работать вместе последовало от Москвина моим родителям и звучало, насколько я знаю, так: «Приводите мальчика».

- Когда я пришел и увидел тех одиночников, которые катались в группе Москвина – Володю Куренбина, Юру Овчиникова, других спортсменов – я сразу почувствовал в них принадлежность к совершенно особой, «москвинской» ячейке. Я ведь занимался фигурным катанием и до этого. Приходил на тренировки, работал, уходил... У Москвина же понял, что тренировка никогда не заканчивается с окончанием работы на льду.

Ребята никогда не расходились по домам сразу. Продолжали обсуждать с тренером какие-то свои проблемы, абсолютно не боялись высказываться. Именно тогда я почувствовал, хоть и был самым младшим в группе, что во мне начинает зарождаться смутный интерес как к тому, что происходит вокруг, так и к личности Москвина. И понял, что меня ожидает какое-то очень интересное будущее.