Отставляю грушу с кофе – и вот, пожалуйста, снова смотрю про ту девчонку. Перепутать сложно. Успеваю только подумать, что хотела же сходить к корабельному мозгоправу, а вдруг его надо будить?..
В темноте я спотыкаюсь и ударяюсь, черт возьми, головой. Искры летят из глаз, я падаю на колени, одним задеваю за что-то – обо что я, видимо, и споткнулась. С трудом удерживаю равновесие. Ощупываю все вокруг себя. А, это открытая в мою сторону дверь и какой-то небольшой, но тяжелый ящик.
Мысленно представляю себе, где нахожусь. Если я поднялась на один пролет на лестнице из опоры и иду на север, то рано или поздно должна быть лестница на следующую опору, нет? Какого черта я плетусь по абсолютно темному коридору, кажется, уже полмили? По крайней мере – оглядываюсь – далекое пятно приоткрытой двери, в которую я вошла, по-прежнему утешительно светится строго сзади. И вообще, почему я полезла сюда без фонаря?
Впереди, шагах в двадцати, что-то скрипнуло. Мелькнул свет.
– Уна? Уна!
– Я тут, – отзываюсь, хотя совершенно не хочется. Кто-то из Братьев. Откуда он тут взялся?
– Уна, ты здесь?
– Да здесь я, чего тебе?
– Выходи давай!
Света от приоткрытой им двери достаточно, чтобы больше ни на что не натыкаться.
– Что случилось? – спрашиваю я Выфя, подойдя к двери. Ну да, все правильно, дверь в следующую опору.
– Мы тебя уже три часа ищем, – сердито отвечает он и дергает меня за рукав.
– А чего меня искать, мне Колум разрешил изучать внутренности Моста.
– И ты одна уперлась! А мы все бросай и бегай, тебя ищи! Меня два капитана ждут сидят, а я прыгаю тут, как крыса по трюму!
– А без вас-то я никак не могу!
– А без нас ты сидишь на попе посреди темноты, вся в пыли и с шишкой во весь лоб!
– И все Навигены немедленно пропадут оттого, что у меня на лбу шишка! – ору я. – Вы можете меня хотя бы на Мосту оставить в покое? Вы в пятнадцать лет уже где только не были, и за вами никто хвостом не ходил!
– Мы – другое дело, – говорит Выфь.
– Конечно, другое, «уна-ты-же-де-е-евочка», «уна-надень-пла-а-атьице»!
Выфь молча машет рукой, разворачивается и ссыпается куда-то вниз по лестнице.
А я стою и думаю о том, почему его «мы – другое дело» было таким… Горьким. Побыть три часа одному? Чтобы никто не знал, где ты? Ни разу в жизни?..
Мне становится страшно.
Раздалось шуршание в дверях. Эля села в постели и выглянула. Маринка вкатила коляску, сняла пуховик.
– Эль?
– Нагулялись?
– Замерзла как цуц, – весело сказала Маринка, стаскивая угги, – а Варька, ишь ты, спит! Уже стемнело, а ей хоть бы хны!
Эля поднялась, включила чайник, кинула на плитку разогреться вчерашние голубцы, которых они с Маринкой вечером в охотку накрутили с запасом, еще в морозилку засунули, и спросила:
– А чего Спарта в субботу опять на работе?
– Так сегодня воскресенье, – жизнерадостно отозвалась Маринка. – Он завтра выходной и в среду.
– Как сегодня воскресенье? – ахнула Эля. Сковороду она не уронила, но явственно почувствовала, как внутри провалилось что-то очень холодное.