– Приходил ее муж, Маринкин, Николай, – сообщила Тамара, – говорил, она куда-то уехала и не сказалась. Может, знаешь, куда?
– Не знаю, – Носиков мотнул головой.
Он взял на вилку соленого огурца из банки и следом – кусок колбасы.
Никанор Петрович разлил по стаканам и поставил на стол вторую бутылку.
– Хотел бы за что-то выпить, а не знаю за что, – произнес он с долей удивления в голосе. – Вот ограбили меня три раза, побили ногами, в трамвае обокрали, хорошего, конечно, мало, теперь молдавского не пью, фомку ношу с собой – во избежание. Но чувство такое, словно кончилось кино. Кончилось кино – и что дальше?
– Выпьем тогда за продолжение фильма, – машинально произнес Носиков.
– Какого еще фильма? – спросил Никанор Петрович.
«Того самого», – хотел сказать Носиков, но промолчал.
– У тебя, вроде, было ко мне дело. – Никанор Петрович опустошил свой стакан и со стуком поставил, а Носиков только пригубил.
«Нет уже никакого дела», – подумал он и попытался прочесть надпись на бюсте Никаноровой дочки. Буквы были мелкие и не стояли спокойно.
– Куда уставился? – спросил Никанор.
– Мне что, пусть читает, – сказала дочка.
«А ведь она ему не дочка», – подумал Носиков, ощутив непонятный укол ревности. Он представил ее в длинной юбке с разрезом сбоку. Или как она сидит на стуле, подвернув под себя босую ногу. А серые туфли на низком каблуке стоят рядом на полу, соприкоснувшись носами.
Никанор Петрович открыл бутылку и начал разливать по стаканам.
– Я, наконец, почувствовал, что хотел почувствовать, – сказал он вдруг хмуро. – Я почувствовал, что мне хочется ударить тебя по морде.
Он медленно начал подниматься из-за стола.
– Не понимаю, – пробормотал Носиков. – Зачем это?
– Чего тут понимать, он хочет, – сказала дочка. – А ты сиди, – взяв за плечи, она усадила Никанора обратно на его место.
– Суки, – прохрипел Никанор, – педерасты. – Он толкнул стол, ударив ладонью по краю. Водка в стаканах всплеснулась.
– Я, пожалуй, пойду. – Носиков стал пробираться к выходу. Замок на двери не поддавался. Дочка Никанора подошла, протянула руку к защелке. Или не дочка. В узком междверном пространстве она оказалась совсем близко. Носиков замешкался. То, что он хотел сделать, казалось естественным, но ему потребовалось некоторое усилие воли, чтобы принудить себя к шагу. Он обнял девушку, или привлек к себе, или провел рукой – вдоль тела и ниже, задержавшись на том месте, где кончался разрез на воображаемой юбке. Было тесно. В одну дверь Носиков упирался левым плечом, в другую – правым, и не знал уже, куда двигаться – вправо ли, влево, пока не услышал: «До свидания, заходите еще», – в створ уже закрывающейся двери, кажется так.
Потом, стоя на лестничной площадке перед закрывшейся дверью, Носиков уже не мог вспомнить, не мог разглядеть в клубящемся за спиной облаке возможностей, что именно там было – оттолкнула она его, ударила или на какое-то мгновение прижалась в ответном движении, в этом узком междверном пространстве, придвинулась телом и грудью.
68
В какие-то дни Носикову попался в руки роман о приключениях искателей сокровищ в Африке. Он взялся его читать отчасти потому, что хотел пополнить список мудрых зулусских вождей – бесполезная идея, из тех, которыми Носиков увлекался, когда других не было.
Он думал, что повернутое имя какого-нибудь вождя может вывести его на реального человека. Может быть, даже – давно знакомого. «Я сказал бы ему, кто он такой, – думал Носиков, – и посмотрел бы на него после этого».