Мост через канал Грибоедова

Девочка Даша, высунувшись из-под руки Георгия, посмотрела в темную комнату. Глядя вслед за нею, Носиков увидел страшного старика с длинными волосами.

Георгий захлопнул дверь.

– В темной комнате мы готовы увидеть то, чего боимся, или то, чего ждем, или то, о чем знаем, – сказал он. – И мы видим это.

– Это мой дедушка, – сказала Даша, – всюду за мной ходит.

Носиков потянулся к правой двери, но Георгий остановил его и снова открыл левую.

В полумраке, разбавленном светом, падающим сквозь дверной проем, Носиков постепенно стал различать лежащие на полу тела – в нелепых позах, словно сваленные в кучу куклы с раскинутыми в стороны руками и ногами. Носиков смотрел на них, а они начинали двигаться, поднимались, неуверенными шагами шли к выходу.

Носиков хотел закрыть дверь, но Георгий остановил его.

– Не спешите, лица-то все знакомые. Ваши заспинные цуремухи, если хотите знать, или заспинники. Другое слово – нитголлохи, можно так. В каком-то смысле, они существуют, только когда вы на них смотрите. И теряют признаки существования, когда поворачиваетесь к ним спиной. Поэтому вам кажется, что они как бы выскакивают у вас из-за спины, когда оборачиваетесь.

– Сейчас мне это не показалось, – заметил Носиков.

– Мы многое создаем вокруг себя, о том не догадываясь, – сказал Георгий, – а вам в этом смысле дано более других. Я как-то уже говорил это.

«А я, стало быть, фронтмен», – подумал Носиков.

– Другое слово – шнабмиб, – сказал Георгий (может, следовало его называть Поилпай?).

Зулусские вожди проходили мимо. Носиков с опаской отступил, прислонившись спиной к стене. Он узнал лицо Шмоку, тот был впереди, как всегда. За ним – Сихучиси. Цухи, Личи, Чолжил, Тулшилжихели… Носиков обнаружил, что знает в лицо каждого, и может назвать по имени. Общим числом их было девять или десять (Носиков сомневался, нужно ли включать в счет Георгия – Поилпая). Они, окружив Носикова, стояли с неподвижными лицами.

Все еще прижимаясь к стене, Носиков заглянул в комнату. Мрак там сгустился, и из этого темного облака еле передвигая ноги вышли еще пятеро, худые, в плащах не по росту. Присели на корточки у противоположной стены.

«Как судебные заседатели», – невпопад подумал Носиков.

– А эти – бсс! – непроизносимые, – сказал Георгий.

– Ну что ж, приступим, – скрипучим голосом произнес кто-то, Чолжил или Зирухи, и все словно ожили.

P.S. Если мы ищем в темной комнате черную кошку, она там всегда где-то есть, даже если она рыжая.

71

– Ну что, приступаем? – сказал кто-то (кажется, Силтулжуни), и все словно ожили – задвигались и заговорили.

Теперь они сидели на стульях, все в темных костюмах и при галстуках, а пятеро непроизносимых («Бсс!» – прошипел кто-то с краю) сидели у стены на скамейке.

– Обвиняемый Молпой Зиматир, – кто-то произнес так громко, что Носиков вздрогнул.

– Обвиняемый Тувжуй Летохем, – сказал кто-то другой.

Носиков видел всех, но не мог определить, кто именно произносит то, что он слышит.

– Почему он не отвечает? – спросил третий. Это был Чолжил (цуремух неизвестной национальности).

– Меня зовут Сергей, – сказал Носиков.

– Где-нибудь, может быть, и зовут, но только не здесь, – сказал первый голос.

– В летнюю сторону Тувжуй, в зимнюю – Молпой, – сказал другой голос. – В левую Зиматир, в правую – Летохем.

– Обвиняется в причинении вреда по неосторожности, – сказал первый голос.

– В причинении вреда по недомыслию, – поправил его второй.

– И присуждается к мере наказания, – сказал Зирухи (восточный цуремух).

– Надеюсь, к высшей, – сказал Силтулжуни (африканский негр, если кто помнит).

– Сделать себе харакири был бы для него самый достойный выход, – сказал Сихучиси, японец.

В его руке появился короткий меч. Он сделал движение вручить клинок Носикову. Носиков отвел взгляд и сложил руки на груди. Японец протянул меч сидящему рядом грузину.

«А он, кажется, не настоящий японец, – подумал Носиков. – Настоящий сказал бы “сэппуку”, а не “харакири”».

В руке Тулшижихели врученный меч оказался кинжалом с узким лезвием.

– Заколоться кинжалом в грудь больше подходит нашему климату, – сказал он, – но я не настаиваю, – и передал оружие тому, кто сидел рядом. Это был Шмоку (единственный подлинный зулус среди мнимых зулусских вождей).

– Отрубить этому цуремуху голову! – воскликнул Шмоку, потрясая боевым топором.

«Цуремух – это он про меня?» – удивился Носиков.

– А разве цуремух не заслуживает скидки по малолетству? – сказал Сегё (сейчас его, наверное, не стоило звать Георгием, а Поилпаем было непривычно). Да и букву «Ё» не стоило употреблять в имени зулусского вождя.

«Значит, Сеге», – решил Носиков.

– Отрубить голову прямо сейчас, – настаивал Шмоку.

– Цуремуху было меньше семи лет, когда он по недомыслию совершил ошибку, – сказал Сеге. – Это нужно учесть.

«Сеге, друг», – с благодарностью думал Носиков о Георгии. А о зулусе Шмоку – с грустью. Не ожидал от него. От кого другого, только не от него. И от кого другого было б не так обидно.

– Но сейчас этот донирот уже не мальчик и может ответить по строгости, – сказал Силтулжуни.

«Цуремух, донирот, – подумал Носиков, – почему не сказать просто “человек”».