Мост через канал Грибоедова

– Он может исправить свою ошибку, – сказал Сеге.

«Друг, – подумал Носиков, – в левую сторону “жлеп”, в правую – “чваж”. Хотя почему “чваж”? Там не должно быть буквы “А” на этом месте».

– Насчет «А» все верно, – жлеп Георгий (все-таки Носиков про себя продолжал называть его этим именем) вложил ему в руку лист бумаги, на котором – Носиков посмотрел – был напечатан исправленный вариант его таблицы.

АИОЕУА

ФБЗНЛРВМСТКХПГЖДЧЦШЩФ

ЫЭЮЯЫ

ЪЪ ЬЬ ЙЙ.

Носиков понял, что буква «А» теперь на правильном месте. Твердый и мягкий знаки и «И» краткое тоже определились – эти буквы при шифровании не изменялись, и маленький Носиков не включил их в таблицу. В формальной полноте описания он в то время еще не видел смысла.

– Приложи руку – в смысле, подпишись, – сказал жлеп Георгий голосом Жукова.

– Это все? – спросил Носиков.

– Нужно еще заверить и поставить печать, – Георгий подтолкнул Носикова к двери (все в ту же комнату), на которой теперь была золотыми буквами надпись:

ЖВАСЛАЙ ВОЖГОЖОГ

Начальник

P. S. По новой таблице пятеро – бсс! – непроизносимых получали имена, которые можно было произнести, не спотыкаясь:

Астрегежит;

Асрилжил;

Алилчи;

Астачахи;

Асшорохино.

72

Пять человек (цуремухов) сидели у стены на скамейке.

Бледные и худые, в плащах не по росту.

Они даже не могли сидеть прямо. То и дело кто-нибудь заваливался набок и готов был упасть. Тогда жлеп Цухи и жлеп Личи, оба невысокие, в одинаковых синих костюмах в полоску и одинаковые лицом, помогали бессильному.

Носиков глядел на это и чувствовал себя виноватым.

Да и все собравшиеся вокруг зулусские вожди видели в нем виноватого. Они глядели на него злыми глазами и собирались расправиться с ним, каждый по-своему. Один предлагал заколоть, другой – отрубить голову.

Носиков и сам считал, что заслуживает наказания. Но не высшей все-таки меры, не высшей меры.

Когда-то давно – в точке начала событий – возможным наказанием для маленького Носикова было бы строгое слово от бабушки или мамы. Конечно, вряд ли бабушка сочла бы предосудительным отведение букве «А» неудачного места в шифровальной таблице. Но если бы она обнаружила вдруг тетрадь Носикова с зашифрованными именами зулусских вождей (а ведь для нее между зашифрованными и незашифрованными именами не стало бы разницы, только сейчас понял Носиков), открыла на той самой странице и спросила «Что у тебя здесь написано?» – строгим, разумеется, голосом, – то по истинному своему смыслу эти слова и оказались бы тем самым наказанием.

За годы малое зернышко вины выросло до размеров большого дерева – стало быть так. И вот, одни хотели зарезать, другие придушить (и веревка с петлей была наготове у Зирухи, восточного цуремуха, который стоял и смотрел, ухмыляясь). Один жлеп Георгий был единственный защитник.

– Можно поправить дело, – сказал он голосом Жукова, и Носиков обнаружил себя перед дверью с надписью

ЖВАСЛАЙ ВОЖГОЖОГ, —

той дверью, перед которой он, кажется, и так уже стоял с готовой на подпись бумагой. Нужно было войти, и он вошел.

За дверью была другая, на которой было написано:

ЧСОКВОЙ КУЧМУЧУМ

Это было правильно, Носиков как раз и ожидал чего-то такого. Но мешкал, остановившись. Первая дверь закрылась у него за спиной, словно притянутая пружиной, а наверху зажглась лампочка. Носиков закрыл глаза. Стоя в узком междверном пространстве, он, кажется, потерял ощущение связи событий. Какую дверь он только что открывал? Какая закрылась за ним? Он посмотрел на бумагу, которую держал в руке. Внизу листа было написано: «Исправленному верить», – и подпись шла, размашистая и жирная – неудобочитаемая, но Носиков знал, что это Вожгожог, он же Кучмучум.

И печать на положенном месте.

73

Пять цуремухов, они же нитголлохи, сидели у стены на скамейке.

А другие – стояли.

Те, что сидели, до недавнего времени хилые, теперь окрепли и приободрились. Под плащами у них чувствовалось тело и мускулы. Астрегежит, Асрилжил, Алилчи, Астачахи, Асшорохино – прежде непроизносимые, теперь они стали как бы асами.

«Имя красит человека, – подумал Носиков, – а цуремуха тем более».

С чистой, как ему казалось, совестью он обернулся к сидевшим, и тут же понял, что сейчас будет. Те, что сидели, стали медленно подниматься, а которые стояли – двинулись вперед.

«Я ведь исправил ошибку», – хотел сказать Носиков, но нитголлохи, они же бумхаззаты, набросились на него, кажется, со всей обретенной силой.

– Одно другого не отменяет и в зачет не засчитывается, – сказал чей-то голос.

Схватили его справа и слева, держа как за жабры, он вырывался.

Хотел представить себя Жуковым, но не смог.

Там виселица, сделанная из досок, мелькала в каком-то дверном проеме – неужели?

– Мухи-котлеты отдельно, – сказал другой голос, – котлеты отдельно, и мухи на отдельной тарелке.

Нитголлохи и бумхаззаты держали его одни с летней стороны, другие с зимней и волокли на юг или север, где сделанная из досок уже стояла готовая виселица, то справа оказываясь, то слева, когда голова Носикова моталась из стороны в сторону.