Мост через канал Грибоедова

Всего в ватаге было четырнадцать бурлаков. Носиков вопросительно посмотрел на Ипполита.

– Одного бурлака на картине не видно в толпе, – сказал Ипполит, – это место для меня. Или для тебя, если хочешь.

– А для меня? – полюбопытствовал Жуков.

– И для тебя тоже, – кивнул Ипполит. – Бороду тебе выдали.

– А зачем борода? – спросил Носиков.

– Не спрашивай, – сказал Ипполит. – Не нами придумано.

– А как мы втроем сможем занять одно место?

– Как-нибудь разместимся, это детали.

– А что, собственно, хорошего впрягаться в лямку? – спросил Жуков.

– Это ведь не просто картина, – произнес Ипполит со значением. – Это окошко в мир, который кое в чем похож на наш, а кое в чем другом – отличен. И мы можем получить представление об этом мире, о той стране, в которой предстоит оказаться. О той державе, без сомнения, великой, – Ипполит торжественно направил вверх палец, – ибо только на просторах великой державы – представьте размах ее границ – можно увидеть как вдоль берега русской реки тянут лямку грузин, зулус и японец, а где-то в середине ватаги присутствуют также арабы, монголы, и даже представители неизвестных нам здесь народов.

– Ты, оказывается, державник, – сказал Жуков. – Ты всегда был такой или сделался после того, как стал Ипполитом?

– Всегда, – сказал Ипполит и продекламировал: – «И мы еще дойдем до Ганга, и мы еще умрем в боях, чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя». Слыхали такие стихи? В детстве, в классе не помню каком, я долго ходил под впечатлением от этих вот строчек. И мечтал о такой именно Родине.

– А я мечтал о динозаврах, – сказал Носиков. – У меня был альбом с картинами художника Буриана. Он рисовал доисторических животных, в том числе динозавров. Игуанодон, тираннозавр, бронтозавр, диплодок – я знал эти слова наизусть. И что примечательно: в наше время эти динозавры выглядят совсем по-другому, чем в буриановское. У Буриана ящеры опираются на хвост или волочат этот хвост по земле, а сейчас даже самые крупные держат хвост навесу. Мир изменился.

– Я мечтал о Родине, протянувшейся от океана до океана, – повторил Ипполит, – и не имел на то надежды. А теперь мечта готова осуществиться, и даже более чем.

– У тебя такое желание тянуть лямку? – усмехнулся Жуков.

– А может быть, тянуть лямку, будучи подданным великой империи, с какой-то точки зрения лучше, чем на ее развалинах киснуть в болоте комфорта. К тому же никто не обязан тянуть эту лямку пожизненно. Дойдем до пункта назначения, получим расчет – и свободны. И разве я со своим, могу надеяться, умом и талантом не найду там достойное место?

– Ты так уж уверен в этом?

– Будь спокоен, я наводил справки у того, кто написал картину. Аляску там не продали. Порт-Артур наш, Босфор и Дарданеллы тоже, и не только. В Палестине пашут землю русские мужики. Верховый правитель там Жваслай Вожгожог, он же Чсоквой Кучмучум, – вы вслушайтесь. Жваслай Вожгожог – в этих словах не меньше русского национального, чем в каком-нибудь «Дыр бул щыл». А в имени Кучмучум – разве не чувствуем мы дыхание азиатских просторов? Не говоря уже о зулусском корне происхождения всех четырех слов.

– Жваслай Вожгожог – мне это имя знакомо, – задумчиво произнес Носиков. – Может быть, я даже с ним встречался.

– У него есть аватар в снах этого мира, – сказал Ипполит.

В дверь раздался звонок.

Носиков пошел открывать. В женщине средних лет он узнал Дашу. За ее спиной стояли два высоких блондина (не приравненные к кавказцам, а другие), но они только казались блондинами, а на самом деле – Носиков понял – были ужасные старики с длинными волосами. Даша вошла, а они остались на площадке.

– А мы уже хотели начинать без тебя, – сказал Ипполит. Видно было, что он шутит. – Это наш проводник, человек-ключ в некотором роде, – сказал он уже серьезно.

– Я с вами не пойду, – сказал Жуков, – но хотелось бы посмотреть, как это будет выглядеть.

– Мне тоже, – повторил за ним Носиков.

– Насчет посмотреть не выйдет, – сказал Ипполит. – Есть процессы, которые должны совершаться без свидетелей. И, кстати, с этих пор можете называть меня Аххинас.

Двое остались в комнате, двое вышли. Носиков прислушивался к тишине за дверью. Слышался ли там шум ветра, плеск волн, голоса? Ему казалось, что – да. Когда перестало слышаться, дверь открылась.

– Кто-нибудь может сварить кофе? – спросила Даша.

P.S. «Жаль, что художник Репин не рисовал динозавров», – однажды подумал Носиков, глядя на картину с бурлаками.

81

Почти каждый вечер Носиков ходил вдоль канала Грибоедова, по мостам и по улицам. Может, месяц, а может быть – больше.

Собственно, он и до того ходил по всем этим местам в своих как бы поисках – избегая с определенностью называть цель своих прогулок именно этим словом. Но тогда он ходил один, а теперь, выйдя к каналу, почти сразу попадал в компанию Петрова и его нитголлохов – блондинов приравненной национальности. Иногда наряд милиции перехватывал его до встречи с Петровым, и тогда Носиков понимал, что и сам он такой же приравненный, несмотря на то, что блондином никогда не был, разве что во сне.