— Со мной все хорошо. А Джошуа ранили. — Она сделала большой глоток воды.
— Сына пастора Зика? Хороший молодой человек. Вы ведь заходили с ним к нам, верно?
— Он мой лучший друг. Или был им. Я теперь не знаю. Он очень редко мне пишет. Сообщает все важное пастору Зику, а мне задает кучу глупых вопросов, — сказала она насмешливо. — Как дела в школе, Абра? Как вы ладите с Пенни? Ты делаешь уроки? Ты ходишь в церковь? — Она закусила губу, чтобы остановить поток злых слов боясь, что расплачется
— Возможно, он что-то не говорит вам, потому что знает, что вы станете переживать.
— Я вовсе не буду больше за него переживать. — Она допила свою воду и со стуком поставила стакан на стойку. — Мне теперь все равно, что он делает. Пусть катится подальше, мне все равно.
— Мы так говорим, когда человек нам особенно дорог. — Сьюзен налила Абре еще воды и невесело улыбнулась: — Он ведь санитар?
Абра опустилась на табурет:
— Он идиот!
— И сильно его ранили?
— Достаточно, чтобы его отпустили из армии, но недостаточно, чтобы он по своей воле не захотел обратно!
— Да… — Сьюзен вздохнула и уставилась в пространство. — Он действительно походит на человека такого сорта.
— Какого сорта?
— Он больше волнуется об окружающих, чем о себе. — Она печально улыбнулась. — Таких сейчас немного. Это точно.
Абра закрыла лицо руками и подавила рыдание.
Сьюзен взяла ее за запястье и сжала:
— Мне очень жаль, Абра. Мне очень-очень жаль. — Она стояла так близко, что Абра чувствовала тепло ее дыхания. — Единственное, что я поняла с годами, так это то, что нам не дано решать, что другие люди хотят сделать со своей жизнью. Каждый делает выбор сам, хороший или плохой.
— Я не хочу, чтобы он погиб.
Сьюзен отпустила ее руку:
— Вам остается одно — ждать, что же произойдет дальше. — Она положила на стойку перед Аброй несколько салфеток.
Девушка взяла одну и высморкалась:
— Извините за мою несдержанность.
— Не волнуйтесь об этом.
Абра выглянула в окно. Дождь уже не моросил, а перешел в сильный, холодный ливень.
— Можно, я немного посижу здесь?
— Оставайтесь, сколько хотите. — Она положила меню перед Аброй. — Возможно, вам станет легче, если вы что-нибудь съедите.
— У меня совсем нет денег.
— Я угощаю. — Сьюзен улыбнулась. — Если только вы не захотите стейк.
Джошуа почувствовал, как страх пузырится у него внутри, словно сода в шейкере. Этого не должно быть. Он снова штатский и направляется домой на автобусе. Он попытался записаться добровольцем, чтобы вернуться в Корею, но ему сказали, что нужно заключать повторный контракт. Он помолился, но вместо ощущения покоя оттого, что он возвращается на фронт, он почувствовал сильное желание попасть домой.
Вокруг было так тихо, спокойно, зато внутри покоя не было вовсе. Джошуа не мог не думать о солдатах в Корее, они продолжают воевать, продолжают умирать. У него было такое ощущение, словно его пропустили через мясорубку и выбросили с другой стороны.
Большинство пассажиров в автобусе мирно спали. Один громко храпел на заднем ряду. Джошуа тоже задремал, и ему приснилось, как он бежит на холм, легкие горят, слева и справа рвутся снаряды. Он слышал крики и знал, что должен добраться до раненых. Он поднялся на вершину и посмотрел вниз на долину теней и смерти — американцы, корейцы и китайцы лежали вперемешку. Воздух наполняла вонь разлагающейся плоти; небо было черно от кружащихся падальщиков, готовых приступить к пиршеству. Он упал на колени, заплакал и услышал мрачный смех.
Из тьмы появилась фигура, злобная и насмешливая. Существо раскрыло крылья, наслаждаясь победой: «
Джошуа поднялся:
— Ты уже пропал.
— Ты лжец и убийца. Убирайся от меня!
Издевательский голос зазвучал еще ближе:
Джошуа потянулся к его горлу, но существо рассмеялось и исчезло.
Молодой человек проснулся, сердце тяжело билось в груди. Рядом никто не стоял. Никто не разговаривал. Не падали мины, разрывая людей в клочья. Только скрипели тормоза автобуса. Он повернулся и стал смотреть в окно. Он не хотел снова закрывать глаза. Вот уже месяц он на американской территории, но во сне кошмары возвращают его обратно в Корею.
Джошуа глубоко втянул воздух и медленно выдохнул. Он мысленно вернулся в прошлое. Тело расслабилось; сознание прояснилось.