Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа

В самом идишском мире осуществилось то, что Макс Вайнрайх определил термином легавдл-лошн, встроенный двойной словарь для выделения еврейского из христианской ре­альности. Поскольку с еврейской точки зрения «наше» по определению лучше, чем «их», сло­ва, обозначающие их мир, имеют дополнитель­ный пейоративный оттенок. Это больше, чем популярная мешанина этнических нападок того типа, который позже использует Филип Рот и другие американские сатирики, это лингвисти­ческая структура, служащая для изоляции ев­реев, даже если они живут среди христиан. Все рассказчики Башевиса говорят на этом язы­ке унижения окружающих, но никто из них не использует его больше, чем дьявол, и нигде он не достигает такой красоты, как в «Зейделиусе, Папе Римском»³⁶.

Зейдл уступает аргументам дьявола и всту­пает в лоно церкви, принимая имя Бенедиктуса Яновского. Достигнув вершины, он решает на­писать трактат, окончательно и бесповорот­но опровергающий Талмуд. Дьявол-рассказчик разливается соловьем об ученых достижениях Зейдла (ключевые слова выделены полужирным курсивом):

Фар эйн веге гот Зейдл зих фарнумен цу гефинен найе рай- ес фун Танах, аз ди невиим гобн клоймершт форойсге- зен Йешус кумен ун зайн мисе-мешуне ун зайн тхиес-га- мейсим. Эр гот ойх геволт аройсдринген дем кристлехн дас ал-пи хохмес-галогик, астрономие, ун хохмес-га-теве. Зейдл’с хибер гот гезолт верн, легавдл, а гоишер яд- хазоке, а шрифт, вое зол Зейдлен авектрогн фун Йонев глайх ин Ватикан.(Y 281)

Кроме того, Зейдл вознамерился отыскать в Библии све­жие доказательства того, что пророки уже предвидели рождение, муки и воскресение Христа. Еще он собирался подкрепить истинность христианской религии довода­ми из логики, астрономии и разных естественных наук. Трактату Зейдла предстояло стать для христиан тем же, чем для иудеев была Мишне Тора Маймонида, и перене­сти автора из Янова прямо в Ватикан. (R 157)

И именно теперь Зейдл претерпевает кризис веры:

Зейдл гот онгегойбн айнзен, аз бай ди арейлим из гор- ништ азой войл. Ди галохис гобн мер ин зинен дос голд ви дем опгот. Ди предикер ин ди ботей-туме зенен фул мит амерацес. Псуким фун Танах ин дем брис-хадоше верн ге- фелшт ун фаркриплт. Фил галохим конен ништ кейн ворт латайн. Ойх зейер пойлиш лошн из фул мит грайзн. (Y 282)

Зейдл начал понимать, что и у гоев дела обстоят не луч­шим образом. Духовенство больше заботилось о презрен­ном металле, чем о Боге. Проповеди были полны оши­бок. Большинство священников не знало латыни, но и по-польски цитировало тексты с искажениями. (R 157)

Судьба Зейдла не трогает рассказчика. А с чего беспокоиться, если дьявол знает то, что Зейдл, похоже, забыл: что все иноверцы — это все­го лишь арейлим, язычники; их молитвенные дома — ботей-туме, дома скверны; распятие было мисе-мешуне, гротескной насильственной смертью, а главное, что их Бог — всего лишь оп- гот, идол? Тщательно стараясь не упоминать са­кральное и профанное в одной фразе, не огово­рив разницы между ними, дьявол может срав­нить трактат Зейдла, написанный на латыни, только с гоишер (гойской, иноверческой) версией Мишне Тора Маймонида, и то лишь после слова легавдл, означающего «не рядом будь упомяну­то». В других случаях он не хочет даже произно­сить имя Иисуса и вместо этого говорит о шикуц мешоймен, «мерзости запустения», упомянутой в конце книги Даниила (Y 282). От начала до кон­ца, по форме и по содержанию, вербальная агрес­сия дьявола против всего, что принадлежит «им», не оставляет никаких сомнений в том, что не бу­дет никакой сделки, лжи и продажности, несмо­тря на его попытки соблазнить аскета и ученого Зейдла.