Дьявол никогда не теряется, если ему нужно отыскать пример из Писания или раввинистической литературы, чтобы оправдать преступление, что и происходит, когда он переубеждает Зейдла:
Ты знаешь, что евреи никогда не ценили своих предводителей — роптали на Моисея, бунтовали против Самуила, они бросили Иеремию в яму и убили Захарию. Избранный народ терпеть не может выдающихся людей. В каждом великом человеке евреи подозревают соперника Иеговы, а потому любят только посредственных и заурядных.
(Y 277, Е 345, R 152-153)С дьявольской точки зрения, в цивилизации существует очень тонкая грань между сакральным и профанным. Ученость не только
Использование по-новому истолкованного прецедента — не просто часть дьявольского плана, с целью спровоцировать жертву перейти грань между сакральным и профанным. Это и не способ разыграть игру соблазнения, используя исключительно материал еврейской традиции. В демонических аргументах дьявола слышен голос и собственных протестов Башевиса против рая.
Есть что-то лишающее сил в беспричинном зле этих двух рассказов из «Дневника дьявола». «Танцующие мертвецы» (1943) и «Из дневника нерожденного» (1943) представляют собой безжалостные описания невинного народа, который крушит сатанинские силы41
. Есть что-то еретическое, манихейское в том, как дьявол, который с невиданной энергией предается злодейству, начинает свой рассказ с похвальбы: «Известно, что я люблю устраивать странные браки, нахожу удовольствие, сводя старика с юной девушкой, непривлекательную вдову с юношей в цвете молодости, калеку с красавицей, кантора с глухой, немого с хвастуньей»42. Не считаясь ни с чем, кроме собственных порочных прихотей, и зная исход заранее, дьявол становится царем и богом. Проблема, поставленная в «Дневниках дьявола», как справедливо отметила Рут Вайс, это проблема не человеческой, а Божественной свободы воли43.Только дьявол свободен, потому что он выступает в роли автора. И этот автор сердит. Так же как дьявол волен поносить Бога, Его Тору и Его народ, будучи столь искусным рассказчиком, он всячески поносит всех своих предшественников, особенно тех рассказчиков, кто сбивал стадо с пути ложными надеждами. Идишского дьявола, который пишет в 1943 г., легко можно назвать главным преступником — каковым в тот момент был самый популярный идишский писатель в мире, Шолом Аш (1880-1957).
Нападки на Аша начались еще в «Сатане в Горае». Одной из основных причин для того, что выбор Зингера пал на период казацких мятежей 1648-1649 гг., было то, что Шолом Аш уже проторил эту тропу в романе
Башевис ответил через десять лет «Разрушением Крешева» (Крешев; 1943)* К тому времени Аш завоевал сердца идишских читателей своими хвалебными песнями братству христиан и евреев в идиллической сельской Польше. Так, «Улица Кола» (1905-1906) начинается длинным и цветистым описанием треугольника Западной Мазовии, куда входят Кутно, Жихлин, Гостынин, Гомбин «и несколько маленьких городков». В здешних полях нет загадки или музыки соседних регионов, они «плоские и однообразные... и крестьянин, который возделывает их, прост, как картошка, которая растет тут». Подобным образом «еврей, родившийся в этой местности, приобретает больше от пшеницы и яблок, чем от синагоги и